Девушка, занятая неповторимым пейзажем оживающего утра и бойким пловцом на переднем плане, застыла в красивой позе: поджав под себя ноги, опершись одной рукой о песок, другую – с дымящейся сигаретой в длинных пальцах – держала, словно на отлете, у плеча. Она вздрогнула от яркой вспышки, мгновенно растворившейся в солнечных лучах, и тихого щелчка фотоаппарата.

– Не против? – запоздало спросил Кок, отвлекшись от своего занятия. И прокомментировал: – Для желтой прессы.

– Хочешь стать вторым Робертом Мэпплторпом?

– Мэпплторп – урод. Он фотографирует члены. А давай вдвоем щелкнемся? – невинно предложил Кок.

– Со своей пышкой щелкнись, – Лолка небрежным жестом руки указала на берег.

Подруга Кокарева еще не выходила из бунгало. Николай поглядел в бинокль на хрупкий домик с затемненными стеклами и громко позвал девушку:

– Ирка!

– Крикни, что жратва готова, – посоветовала Лолка, – твоя толстуха мигом выскочит и приплывет.

Николай Кокарев был мускулистым, сильным, резким. Глядя на его выпирающие бугры, словно перетянутые крутыми синеватыми жилами, силу его всегда хотелось использовать по назначению: оттолкнуть лодку от берега, вручить весло, дать команду грести и включить секундомер. И он попрет как сумасшедший.

Лолка улыбнулась. Выкопала ямку и похоронила в ней окурок.

Кок вручил ей картонную тарелку с поджаристой колбаской, завернутой в сбрызнутый красным вином лист салата, и кусочком хлеба. Девушка вдохнула аромат простенького блюда и спросила, проглотив слюну, а заодно и окончание вопроса:

– А почему так ма?..

– А хва… – в тон Лолке ответил Кок, подыграв себе бровями. – Продукты на исходе.

Девушка захрустела слегка подгоревшей на костре румяной корочкой, наслаждалась контрастом оросившего язык горячего сока и прохладой салата. Она мечтательно закрыла глаза: «Винца бы…»

– Кок, дай мне вина, – попросила Лолка.

– Сухой закон в Египте, забыла? Вечером выпьем.

– Что я, алкоголичка какая нибудь? Или я буйная во хмелю?

Николай наигранно поворчал и подошел к ней с бутылкой сухого мартини. Снова глянув на обнаженную грудь девушки, послал два воздушных поцелуя, громко причмокивая.

– Один глоток, – разрешил он.

Лолка выдохнула, словно освобождала место для вина, и отхлебнула едва ли не четверть бутылки.

– Вот это ты всосала! – неподдельно удивился Кок. – Ну и компрессия у тебя! Везет же Джебу… – Присев рядом, он тоже глотнул из горлышка и спросил: – Я заметил, настроение у тебя с утра было неважное. С Джебом поцапалась?

– Да нет, – покачала головой девушка. – Сон дурной приснился. Кошмар.

– Выкладывай, – потребовал Кок, – иначе сон сбудется.

Лолка медленно покивала, настраиваясь. Она всегда рассказывала свои сны, дурные ли, хорошие – неважно. Сегодня ей приснилось нечто вроде взрослой сказки про Алису в Зазеркалье. В том сне их было четверо…

Они стоят на открытой площадке какого то завода. Перед ними разыгрывается жуткая картина: несколько человек готовятся казнить товарища с разбитым лицом. Он вроде бы предал этих людей. Они набрасывают на его шею петлю и толкают с крыши. Он болтается на веревке, но жив. Толстяк в майке поднимается по металлической лестнице и оказывается напротив повешенного. Он смотрит на него, отмахивается, как от надоедливой мухи, и спускается. Повешенный кричит ему: «Хотя бы спусти кровь, чтобы я умер».