С расстояния в десяток шагов герцог услышал скрип сухой древесины. Подумалось: «Или слуховая галлюцинация, или на самом деле какая-то дрянь растет».

Дерево оказалось самым настоящим. Почерневшее от зноя, без листвы, но вполне материальное. Развесив плащ на нижних ветках, Фауст получил небольшой клочок защищенного от солнечных лучей пространства и сел в эту тень, вытянув ноги и накрыв лицо шляпой, чтобы хоть как-то защититься от пыли. Отхлебнув немного теплой воды из фляги, он совсем взбодрился и в порыве сентиментальности погладил потрескавшуюся кору.

На стволе проступило подобие лица с шевелящейся ротовой щелью.

— Спилишь? — опасливо спросило дерево.

— Навряд ли. — Нирванец пожал плечами. — Зачем?

— Костер развести, погреться, поджарить добычу. Мало ли зачем вы нас пилите. Фауст засмеялся:

— Добычи у меня нет, а греться на такой жаре просто глупо. Или, по-твоему, я похож на шизофреника?

Дерево немного успокоилось и покачало ветками. Потом сварливо заметило:

— А ты совсем не удивился, что я умею разговаривать.

— Не вижу ничего удивительного. — Фауст выпил еще несколько глотков и, встряхнув флягу, печально прокомментировал: — Мало осталось. Ты не в курсе — нет ли поблизости воды?

— Вдали тоже нету.

— А как же ты живешь тут без влаги?

— Разве это жизнь, — вздохнуло дерево и пожаловалось: — Тот старый придурок, когда сажал меня, вылил в песок немного воды. С тех пор жаждой мучаюсь.

Не то чтобы герцог очень уж сочувствовал коряге, но пару капель на выглядывавшие из песка корни все-таки плеснул. Дерево зашевелилось, ворча невразумительную благодарность.

— Извини, больше нету, — сказал нирванец. — Могу помочиться.

— Давай! — обрадовалось дерево. — И питье, и удобрение получится. А может, кровью польешь вдобавок?

— Своей? — Фауст засмеялся, застегивая брюки. — Вы все сильно преувеличиваете степень моего альтруизма… Кажется, именно такую фразу я произносил совсем недавно…

Его воспоминания ничуть не тронули дерево, которое, впитав аммиачный рассол, с жаром вскричало:

— Своей не надо! Сейчас подползет одна особь — ткни ее своей железкой.

На всякий случай герцог взялся за рукоять меча и огляделся. Пустыня была спокойной, лишь ветер перекатывал песчаные волны. Снова устроившись в тенечке, Сын Вампира поинтересовался:

— И кто же тебя посадил в таком гиблом месте?

— А мне никто своих имен не называет, — обиженно заявило дерево. — Ты вот тоже не представился.

— Я и твоего имени не спрашивал.

— Твоя правда. — Оно сменило гнев на милость: — Короче, это был явный амберит. Шел мимо прошлой осенью, воткнул палку в песок и — точно как ты — справил малую нужду. Еще пошутил: мол поставил столб на границе Амбера и Хаоса.

Если это была граница влияния Лабиринта и Логруса, то с прошлой осени минуло не меньше десятка амберских лет. Фауст прикинул, что примерно тогда Оберон ремонтировал Главный Лабиринт, а Корвин пересек пустыню, направляясь в сторону Хаоса. Нирванец даже припомнил рассказ серебристо-черного принца: дескать, на границе он воткнул свой посох, который пустил корни, превратившись в дерево.

Наконец-то нирванец получил ориентир и теперь намного лучше представлял, куда идти. Он снял с дерева и надел на себя плащ, но продолжить путешествие не смог.