Оба! Едва не подрезав «уазик», напротив администрации лихо затормозила бело-синяя милицейская «нива» — местный участковый наконец-то получил транспорт.

— Здоров, Димыч, — захлопнув дверцу, Ратников помахал рукой участковому — молодому, напоминавшему оборзевшего подростка парню, лейтенанту милиции Диме… Как его? Дмитрий Дмитриевич?

Все звали просто — Димыч.

— А, Михаил! — участковый совсем по-мальчишески улыбнулся. — Разговор один есть.

— Так заезжай вечерком, — Миша развел руками, — баньку сварганим… водочку… Жена рада будет.

— Ну, уж как получится, — вытащив пачку сигарет, милиционер закурил, торопливо выпуская дым. — Что, тоже Михалыч позвал?

— Ну да.

Ратников кивнул, подождал, пока участковый докурит и потом уже с ним вместе — поднялся на второй этаж, где уже толпились приглашенные: вечно небритый Борька Ватников — владелец одной из многочисленных пилорам, хозяйка «Немезиды» и еще двух лавок в окрестных деревнях — Капустиха, не первой молодости жеманно-скандальная дама в жутких розовых брючках, едва налезших на объемистые бедра, два «узбека» Кумовкины — старший, худой, с седоватой бородкой — Николай — и его младший братец, Эдик. Самого главного «узбека» — Петра Палыча — не было, видать, не счел нужным явиться — прислал сыновей.

Кроме них, в небольшом зальчике скромно притулился к стеночке высокий сутулый мужчина в темно-синем костюме с галстуком, коротко стриженный, в очках, на вид лет пятидесяти или что-то около этого, наверное, это и был директор детского дома.

— Привет всем. Здравствуйте! — Миша и участковый поздоровались с мужчинами за руку и, в ожидании председателя, уселись в жесткие кресла, как видно в старые времена стоявшие еще в клубе.

Глава волости — юркий живенький мужичок с веселым прищуром — не заставил себя долго ждать. С шумом поднявшись по лестнице, всплеснул руками:

— Ну, вот уж и собрались все! Извините, задержался немного… О! Хорошо, и участковый наш здесь. Так, что, начнем сразу?

— Ну, конечно, сразу, — пожал плечами старший Кумовкин. — Зачем звал, начальник?

— Сейчас узнаете, — усевшись за обшарпанный конторский стол, председатель отодвинул локтем разбросанные бумаги и указал рукой на незнакомца в костюме и галстуке: — Прошу любить и жаловать — Сидоров Иван Андреевич, директор детского дома. Его, так сказать, подопечные целое лето будут у нас в интернате… ну, в бывшем интернате. И вот по этому поводу я бы хотел со всеми вами поговорить… вернее, не столько я, сколько Иван Андреевич.

Конечно, речь зашла о деньгах. Впрочем, и не только о них — что касается лично Ратникова, так у него попросили — если это возможно — помочь не деньгами, а товаром — стиральным порошком, мылом, зубной пастой…

— Ты уж помоги, Михаил, — уговаривал глава волости. — А уж я потом… потом решим что-нибудь с помещением…

Ага! Как раз под магазин промтоварный.

— Или детишки детдомовские тебе огород прополют… Прополют ведь, Иван Андреевич?

Директор детдома поморщился, словно у него от этих слов заболел зуб:

— Юрий Михалыч, родной, давайте их детдомовскими не называть… Понимаете, прицепится такое слово… ну, как ярлык, что ли. А насчет огорода вы, Михаил Сергеевич, не беспокойтесь, все сделаем.

Ну надо же… и отчество уже знает. А этот Иван Андреевич — мужик не простой.