— Следует ли понимать павлина как некую птицу, которую выкармливают ради того, чтобы она представляла собой божество… или же сия птица является конкретным телом, в котором вожделенное божество может воплощаться? — осмелился вопросить Церинген.

Светлейший Арифин поперхнулся цукатами и несколько минут отчаянно кашлял, побагровев так, что Церинген не на шутку перепугался и даже позвал слугу, дабы тот помог гостю освободиться от застрявшего в горле кусочка. По счастью, все обошлось, и Верховный Жрец избежал столь бесславной кончины в доме торговца шелком (что вызвало бы кривотолки и в конце концов могло бы привести к разоблачению тайного ордена!).

Наконец Арифин изволил дать пространный ответ на столь невежественный вопрос:

— Павлина надлежит понимать не буквально, но иносказательно, как вместилище множества божественных очей, неустанно и неусыпно взирающих на нас из иного мира — мира, где вершатся низменные судьбы людей. Туда, в этот мир, надлежит стремится всей душой, окном же является Павлин. Ибо Павлин представляется в виде Силы, порождающей все события и явления нашей жизни. Для умения пользоваться этой Силой необходимо поверить в Павлина, научиться вступать с ним в контакт и открывать перед ним все свои помыслы без страха и утайки, без сомнений и колебаний. Однако перед тем, как приступить к обращениям к Павлину надлежит изгнать из своего сердца зло — разрушительную силу, которая мешает тебе усовершенствоваться.

Господин Церинген заскучал. Однако он чувствовал, что за всеми этими высокопарными словесами скрывается нечто совершенно реальное, а именно: хорошо замаскированная организация, разветвленная, с большим числом обученных братьев. Есть среди них, конечно, умствующие жрецы, но наличествуют и умелые, опытные организаторы, а также имеются и проворные, не знающие сомнений и состраданий исполнители. И уж в чем-чем, а в том, что у этих исполнителей крепкие кулаки, быстрые ноги и острые кинжалы, господин Церинген был более чем уверен.

Так что остается одно: вступить в число братьев Ордена Павлина, омыться в «ритуальном источнике очищения» (что бы это ни означало на самом деле), поведать собратьям о надругательстве, которое произвели над ним, господином Церингеном, Эйке со своим братом и его подругой… и просить помощи.

Не подозревая ни о каком могущественном тайном ордене, который вот-вот ополчится на его мирный дом, Эйке радовался рождению первенца — красавица Одилия подарила ему дочь.

Впрочем, «дочь» — слишком громко сказано. Чересчур помпезное наименование для крошечного существа, оповестившего о своем появлении на свет громкими криками. Девочка была толстенькая, хорошенькая (как казалось ослепленным радостью родителям) и обладала завидным аппетитом.

Одно только омрачало семейное счастье: старший сводный брат, Тассилон, был теперь далеко и не мог видеть племянницу.

Старый Игельгус, старший доверенный писец при хоарезмийском дворе, давний приятель отца Эйке, явился с визитом дружбы к молодому купцу, как только были проведены все надлежащие очистительные обряды, и мать с младенцем перестали таиться в глубине дома, опасаясь дурного глаза.

Игельгус сразу заметил, как преобразился некогда унылый, холодный и заброшенный дом старого друга. В последний раз старший доверенный писец посещал купца незадолго до его смерти.