|
Потом он схватил Настю за локоть. – Пошли. Она уже второй раз шла по длинному холодному коридору, и этот второй раз был таким же страшным, как и первый. Настя старалась не думать о том, кто же издает эти звуки – прокрадывающиеся в уши, не смолкающие ни на секунду шуршание и скрежет. – Крысы, – любезно пояснил Ключник, уверенно вышагивая вперед. – Совсем распоясались, гады. Что-то хрустнуло под ногами, и Ключник на ходу пробурчал: – Потому что надо уступать дорогу старшим… Настя глубоко вздохнула. 2 Однажды вечером я решила навести порядок в своей жизни. То есть написать завещание. Не то чтобы я собиралась после этого сигануть с балкон а… По крайней мере, не в тот день. Может быть, как-нибудь попозже, на неделе. Я взяла чистый лист бумаги, ручку, задумалась… Короче говоря, из этой затеи ничего не вышло. Моя жизнь не могла быть организована даже на бумаге. Тем более я представила, что когда люди прочитают завещание, то начнут говорить в мой адрес что-нибудь типа: «Ну и дура!» А я- то им уже ничего ответить не смогу. И это всегда неприятно. Я представляла, что стою где- то там, в раю, вся такая в белых одеждах, как за звуконепроницаемым стеклом, стучусь в него и ору сверху, с неба… Но никто из живых меня не слышит. А потом мне объяснили, что и неба- то никакого нет, и белые одежды мне не светят. Так что затея потеряла всякий смысл. Насчет неба меня просветил Иннокентий – кто же еще? Помню, он сидел в кресле в своем номере на двадцатом этаже, запрокинув голову и прикрыв глаза так, что было непонятно – спит он или же просто выражает презрение к окружающим. В роли окружающих была я. – Кеша, – спросила я, – а рай есть? Он вздохнул, и около рта возникло облачко пара. С отоплением, напомню, мы простились в феврале. Я сижу в трех свитерах, а этот мерзавец – словно на пляже в бархатный сезон. – Рай, – сказал Иннокентий скрипучим голосом привередливого учителя, – это художественная литература. Как и ад. – Ты уверен? – Понимаешь, было бы смешно, если бы я вдруг заинтересовался вопросами жизни после смерти. Мне- то ведь это совсем ни к чему. Но я встречался с парой специалистов, и они мне объяснили, что и как. – То есть? – спросила я. – Даже не надейся. – Никаких райских садов? Никаких белых одежд? Никакой райской музыки? – Жаль тебя расстраивать, но… – Вот дерьмо-то, – наверное, слишком эмоционально сказала я. Иннокентий повернулся ко мне и сочувственно улыбнулся. Однако утешили меня не его ровные белые з убы, а то, что я мимоходом поймала Иннокентия на вранье. Точнее, на приукрашивании действительности. Он сказал, что встречался с парой спец иалистов по вопросам рая и ада, а это ведь брехня, потому что встречался он только с одним специалистом. Других просто нет. Вранье это было таким бессмысленным, почти детским, что я не выдержала и спросила: – Кеша, зачем это тебе было нужно? – Привычка, – коротко сказал тот. Его привычкой было пускать пыль в глаза юным девам (я подхожу под это определение весьма относительно, но Кеша не формалист); моей привычкой было стучаться в неправильные двери. Что характерно, мне всегда открывали. |
