— Так ты их добыл с того уступа, где упал? Уже после того, как повредил колено?

— Ну, я явно застрял на уступе, и делать мне там было особо нечего, и к тому же ведь именно за ними я и полез, — просто объяснил Гавейн.

Это было что-то, что Мордред мог понять, и из уважения к новому знакомому импульсивно сказал:

— Но знаешь, тебе ведь и впрямь могут грозить неприятности. Слушай, отдай мне корзинку. Если нам удастся выпутать их из шерсти, я отнесу их назад и погляжу, не смогу ли вернуть их в гнездо.

Гавейн со смехом покачал головой.

— Не сможешь. Не тревожься. Все в порядке. Я так и понял, что ты не знаешь, кто я. Я, видишь ли, из дворца. Я сын королевы, старший ее сын.

— Так ты принц Гавейн? — Мордред вновь окинул взглядом одежду мальчика, серебро у него на поясе, вспомнил о его самоуверенной повадке. От одного слова “принц” его собственная уверенность в себе внезапно растворилась, а с ней исчезли и естественное мальчишеское равенство, и даже превосходство, которое дало ему умение лазать по скалам. Перед ним был не просто глупый мальчишка, которого он спас от опасности. Перед ним был принц, более того — наследник трона, который однажды станет королем Оркнейских островов, если когда-нибудь Моргауза сочтет нужным — или будет вынуждена — отказаться от власти. А сам он — крестьянин. Впервые в жизни Мордред внезапно почувствовал, что ему есть дело до того, какое впечатление он производит. Единственным его одеянием была короткая туника из грубой ткани, сотканной Сулой из клочков шерсти, оставленных проходившими через заросли куманики и утесника овцами. Поясом ему служил кусок веревки, сплетенной из стеблей вереска и конопли. Голые ноги были испачканы торфяной пылью и грязны от лазанья по скалам.

— Ну… Разве при тебе не должны быть слуги? — помявшись, спросил он. — Я думал… принцы никогда не выходят одни.

— Не выходят. Я ото всех улизнул.

— А королева не рассердится? — с сомнением спросил Мордред.

Наконец он пробил брешь в этой самоуверенности.

— Вероятно.

Небрежно брошенное слово прозвучало беспечно, но, пожалуй, слишком громко, и Мордреду почудилось в нем дурное предчувствие. Но и это он тоже мог понять и даже посочувствовать. Среди островитян ни для кого не было секретом, что их королева — ведьма и потому ее следует бояться. Они гордились этим, как гордились бы, пусть не без доли смирения, жестоким, но умелым королем-воином. Каждый на островах, даже ее собственные сыновья, мог не стыдиться своего страха перед Моргаузой.

— Но, может, на сей раз она и не прикажет меня высечь, — с надеждой сказал юный король Оркнейских островов. — Особенно если узнает, что я повредил ногу. И я действительно добыл соколят. — Он помялся. — Слушай, я правда не уверен, что смогу добраться домой без чужой помощи. А тебя накажут за то, что ты оставил работу? Насколько я вижу, твой отец ничего не потерял. Может, если ты мог бы пойти и рассказать во дворце, где ты…

— Это не важно.

К Мордреду вновь вернулась уверенность в себе. Выходит, есть и другие различия между ним и этим богатым наследником всех островов. Принц боится своей матери, ему вскоре придется давать ответ в том, где он был, и улещивать ее крадеными соколами, чтобы вернуть ее милости. А он, Мордред…

— Я сам себе хозяин, — беспечно и просто объявил он. — Я помогу тебе вернуться. Подожди, дай я только схожу за волокушей, тогда я оттащу тебя на ней во дворец.