Накануне вечером их доставили до места на парочке «CH-2», и теперь Скелли вел их в горы: он полагал, что вьеты – жители низин – как правило, с неохотой лазают по горам во время патрулирования, так что самое безопасное место для РНН – гребень хребта. Ночь и вправду прошла спокойно. На рассвете Скелли завел Мардера еще выше; стоя на скале, они созерцали сплошной зеленый ковер лаосских лесов внизу. Сержант пояснил, что сейчас они смотрят прямо на Тропу Хо Ши Мина, невидимую под покровом леса. «Отсюда и наша проблемка», – добавил он.

Из вьетнамских коммандос Скелли выбрал двоих самых способных. Первого, угрюмого и тощего, звали Дон – естественно, друзья-американцы окрестили его Динь-Доном. Второй был необычайно крупным для вьетнамца и слишком много улыбался, его все знали как Чарли. Согласно дежурной шутке (образец беспрерывного раздражающего обмена хохмами, который на войне сходил за отношения между людьми), он так хорошо выдавал себя за вьетконговца, что, наверное, и вправду был вьетконговцем. Скелли шутил, что «Чарли как-нибудь зарежет нас всех во сне», тот в ответ улыбался и уверял: «Нет, нет. Я не Вьетконг. Ненавижу Вьетконг, Вьетконг сильно плохой!»

У ребят из ЛЛДБ было по «калашникову», у спецназовцев – небольшие пистолеты-пулеметы «Карл Густав». Мардер располагал личным оружием, а в рюкзаке нес обрезанный гранатомет «M79». Никаких других военных атрибутов при нем не имелось, если не считать нескольких дюжин невероятно увесистых «мопсов» и саперной лопатки.

В памяти возник образ: он идет по дороге в пестрой тени деревьев и смотрит, как покачивается огромный рюкзак спецназовца и оружие, перекинутое через его плечо, – отнюдь не «Карл-Густав», а захваченный у противника «РПД», русский ручной пулемет, похожий на здоровенный «Томпсон». Пулемет он помнил прекрасно, а его хозяина нет – ни лица, ни имени. Что это о нем говорит?

А вот Тропы он не забыл. Они спустились к ней с высоты, и Мардер с искренним удивлением увидел, что это вовсе не «тропа», а полноценная дорога чуть ли не двенадцати футов в ширину, хорошо очерченная и посыпанная гравием. По ней они двинулись на юг, и каждые ярдов двести Мардер удалялся в заросли и закладывал «мопс». От устройств отходили антенны, гибкие, как ершик; их нужно было художественно перекручивать, маскируя под лиану или корень.

Примерно через час послышался шум моторов, и мимо них прошла колонна из нескольких десятков грузовиков. Ехавшие в них люди равнодушно глядели на шеренгу монтаньяров и их фальшивых телохранителей. Позже отряд вышел на обугленную прогалину, где деревья разметало взрывом и валялись остовы грузовиков с большими дырами, оставшимися после обстрела то ли артиллерией, то ли самолетами-штурмовиками. Здесь было полно вьетнамских солдат, и рабочие разбирали грузовики на детали. Когда они проходили мимо, их окликнул офицер ВНА, и Динь-Дон без промедления ему ответил. У Мардера возникло чувство, что ему это снится – как снилось в третьем классе, что он стоит у доски в одних трусах; он шел по Тропе Хо Ши Мина! К нему приблизился Скелли и что-то громко сказал на непонятном языке – должно быть, на русском? Мардер ответил единственной русской фразой, которую знал: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Кажется, это сработало: офицер вернулся к своим подопечным. Когда они отошли подальше, Скелли спросил:

– Откуда, черт возьми, ты набрался русского?

– У мамы была пластинка Хора Красной армии, – ответил Мардер.