— Ну, парни, уж и не знаю, что вам сказать, — неловко начал Пламенный, все еще пытаясь контролировать ускользающие мысли. — Думаю рассказать вам одну историю, я слыхал ее от своего товарища — там, в Джуно. Он пришел из Северной Каролины и, бывало, частенько ее повторял. Случилось это в горах, у него на родине. Была свадьба. Все собрались — и семья и друзья. Пастор как раз кончил свое дело и сказал: «А кого Бог соединил, тех ни один человек да не разлучает».

«Пастор, — говорит жених, — я протестую против вашей грамматики в этой фразе. Я хочу свадьбы по всем правилам». А когда дым рассеялся, невеста огляделась — и видит мертвого пастора, мертвого жениха, мертвого брата, двух мертвых дядей да пятерых мертвых гостей. Вздохнула она тяжело и говорит: «Эти новоизобретенные самострельные револьверы послали мои планы ко всем чертям…»

— Так и я вам скажу, — прибавил Пламенный, когда замер взрыв хохота. — Эти четыре короля Джека Кернса послали мои планы ко всем чертям. Я проигрался в пух и прах, и приходится мне ехать в Дайя.

— Удираешь? — крикнул кто-то.

Судорога гнева на одно мгновение исказила его лицо, но через секунду он уже обрел свое добродушие.

— Я знаю, вы в шутку только задаете такие вопросы, — с улыбкой сказал он. — Конечно, я не удираю.

— Дай еще раз клятву, Пламенный! — крикнул тот же голос.

— Могу. Первый раз я перешел через Чилкут в 83-м году. Я ушел обратно через перевал с одной драной рубашкой да кружкой сырой муки. В ту зиму я запасался провиантом в Джуно, а весной снова перевалил через Чилкут. И опять голод меня выгнал. На следующую весну я пошел снова, и тогда я поклялся, что не уйду до тех пор, пока не набью себе кармана. Но мне не удалось — и вот я здесь. И сейчас я не ухожу. Я получаю почту и возвращаюсь назад. На ночь я не останусь в Дайя. Я перевалю через Чилкут, как только сменю собак и получу почту и припасы. И вот я клянусь еще раз жерновами преисподней и головой Иоанна Крестителя, что не уйду отсюда, пока не добуду себе деньжат. И говорю вам сейчас на этом месте: деньжата мои будут крупными.

— Какие же такие деньжата ты называешь своими? — спросил Беттлз снизу, любовно обнимая ноги Пламенного.

— Да, сколько? Что ты называешь деньжатами? — подхватили остальные.

Пламенный остановился на секунду и подумал.

— Четыре или пять миллионов, — медленно сказал он и вытянул руку, требуя тишины, так как заявление его было встречено насмешливыми криками. — Я буду осторожен: пусть низшим пределом будет миллион. И если окажется хоть на унцию меньше, я не уеду из этой страны.

И снова его заявление вызвало бурю насмешек. В те времена на Юконе вся добыча золота не достигала суммы в пять миллионов, и еще ни один человек не напал на жилу в тысячу долларов, не говоря уже о миллионе.

— Слушайте меня, вы все… Вы видели, как Джек Кернс сегодня поймал настоящую игру. Все мы считали его битым до прикупа. Какой толк был от его трех королей? Но он знал, что должен выйти еще один король, — вот где был его козырь — и он его получил.