И Роллан начал выписывать слова, вроде бы выпадающие из текста. Клейст, человек по фамилии Клейст. Ковальски, поляк по национальности, произнес это слово правильно, и Роллан, помнящий немецкий с военных лет, записал его как полагается, в отличие от дешифровщика, допустившего ошибку. Но человек ли? А может, место? Он позвонил на коммутатор и попросил найти в телефонном справочнике жителя Вены по фамилии Клейст или место под таким же названием. Ответ поступил через десять минут. Клейсты занимали в справочнике две колонки, все личные телефоны. Кроме того, в справочнике значились частная школа Эвальда Клейста для мальчиков и пансион Клейста на Брукнералле.

Роллан записал оба, но подчеркнул пансион Клейста. Затем продолжил чтение.

Несколько раз Ковальски упоминал какого‑то иностранца, к которому питал смешанные чувства. Иногда характеризовал его, как «bon», то есть хороший, в других случаях, как «facheur», то есть зануда. В пять утра полковник Роллан приказал принести ему кассету и магнитофон и целый час вслушивался в звучащие с пленки голоса. Выключив магнитофон, он коротко выругался и, взяв ручку, внес в текст несколько изменений.

Ковальски сказал, что иностранец «blond», блондин, а не «bоn». А слово, сорвавшееся с разбитых губ и записанное как «facheur», в действительности являлось совсем другим словом – «faucheur»,[23] то есть убийца.

Дальнейшее уже не составляло особого труда. Слово «шакал», которое Роллан ранее вычеркивал отовсюду, полагая, что Ковальски называет так людей, схвативших и допрашивавших его, приобрело иной смысл. Оно стало кодовым именем убийцы со светлыми волосами, иностранца, с которым три главаря ОАС встретились в пансионе Клейста в Вене за несколько дней до того, как поселиться в Риме под усиленной охраной.

Теперь Роллан мог объяснить, чем вызвана волна ограблений банков и ювелирных магазинов, сотрясающая Францию в последние восемь недель. Услуги блондина стоили денег. И не вызывало сомнений, какое задание получил он от ОАС, раз речь шла о миллионах франков. Ради пустяка блондина звать бы не стали.

В семь утра Роллан позвонил дежурному и продиктовал срочную депешу в венское отделение СДЭКЭ, нарушив тем самым внутриведомственную договоренность о том, что все дела в Вене ведет бюро R3 (Западная Европа). Затем велел принести все копии протокола допроса Ковальски и запер их в сейф. И сел писать донесение, адресованное только одному человеку, с пометкой «Прочесть лично».

В донесении он коротко упомянул об операции, проведенной по его инициативе, результатом которой стало пленение Ковальски; о приезде экс‑легионера в Марсель, куда его заманили ложным известием о болезни близкого ему человека, о действиях агентов Отдела противодействия, допросе и полученном признании. Он также отметил, что в схватке с экс‑легионером два агента стали калеками, а он сам, чувствуя, что уйти не удастся, попытался покончить с собой и его пришлось срочно госпитализировать. Именно там, на смертном одре, он во всем и признался.

Далее следовало само признание и пояснения Роллана. Покончив с этим, он помедлил, прежде чем перейти к последнему абзацу, оглядел крыши домов, позолоченных восходящим солнцем. Роллан пользовался репутацией человека – и он знал об этом – который ничего не преувеличивает и никогда не сгущает краски. Поэтому он и задумался, прежде чем вновь склониться над листом бумаги.

«В настоящее время продолжается поиск доказательств существования этого заговора. Однако если расследование подтвердит, что вышесказанное соответствует действительности, приведенный выше план покушения представляет собой, с моей точки зрения, наиболее опасную идею, выношенную террористами в стремлении уничтожить президента Франции.