|
Она видела, как Саррина яростно замахал руками на Брудзини, который перестал орать и замер у входа на мостки. Потом повернулась к вилле и в таком положении, почти сидя на досках, занесенных песком, заметила что-то впереди, за дюной. Поднялась, добежала до края мостков, там встала на цыпочки и, щурясь от солнечного света, отражавшегося от волн, разглядела то, что боялась увидеть и что не раз уже видела. Агент-отличник Пистокки лежал на спине, закрывая руками лицо, ноги его были раскинуты, а торс разворочен до самых легких. Судя по следам сапог на песке и по положению берета, он, должно быть, летел по меньшей мере метра два.
– Мать твою! – пробормотала Грация, знаком подозвала Саррину и кинулась к двери виллы, которая была приоткрыта. Саррина с Матерой побежали следом, Матера прислонился к стене, тяжело дыша. – Осторожно, один прямо за дверью, в прихожей. Кажется, мертв. Он и в самом деле был мертв. Грация его увидела, как только чуть-чуть потянула на себя дверь и выглянула из-за створки. Суперинтендант Барра. Он свесился со стула, руки за спиной. На чистых кирпичах, сверкающих в красноватом закатном свете, валялись гильзы, оставшиеся от автоматной очереди, которая пробуравила полицейскому спину до самых костей. Быстро темнело, однако белые льняные покрывала, наброшенные на диваны и кресла в гостиной, отражали последние лучи солнца, создавая причудливую игру теней, которые все сгущались и, наконец, пропали в сплошном слепящем полумраке. – Включить свет? – спросил Саррина. – Лучше не надо, – отозвался Матера. Грация ступила в гостиную, словно возникла прямо из зеркальной двери. Другие тоже проскользнули внутрь. Матера, который заглядывал в окна, повел всех через гостиную и дальше по коридору. По левую сторону располагались три комнаты, все три пустые. Матера их уже рассмотрел снаружи. Оставалась одна, по правую сторону, в глубине. Этой комнаты Матера не видел. Все трое двигались в темноте, которая становилась все гуще. Грация вспомнила гильзы, которые видела на полу рядом с Баррой. Автомат. Если Питбуль внезапно выскочит из той комнаты, им некуда будет деваться, он их всех уложит одной очередью. Потом кто-то рядом с ней поскользнулся, плюхнулся на пол с влажным всплеском. Грация непроизвольно опустилась на колени, вытянула руки вперед, схватилась за упавшего, словно в детской игре: я тебя застукала, тебе водить, выходите все! – Дерьмо! – завизжал Саррина, почти в истерике. – Вот пакость! Я упал на труп! Тут один из наших! Я весь в крови перемазался! Черт! Черт! Черт! – Карлини, – подытожила Грация. – Остается Д'Оррико. Мать твою! Опять одни трупы! – По крайней мере, их не укокошили прямо у нас под носом, – пробормотал Матера. – Ну, вперед, вот последняя комната. Они с Грацией вошли вдвоем. Саррина все скользил в крови и никак не мог подняться. Едва переступив порог, они увидели неподвижный силуэт, слившийся с чем-то похожим на кресло, чернеющий на фоне окна, выходившего на кроваво-красный закат. Со вздохом облегчения они опустили оружие, и Матера включил свет. Только тогда адвокат Д'Оррико открыл глаза. – А я вас ждал, – заявил он.
Судя по голосу, Д'Оррико не волновался. Адвокат говорил гладко, длинными периодами, прерываясь лишь тогда, когда ему задавали вопросы. Голос звучал из магнитофона четко и без запинок, иногда к концу слога тон повышался, гласные растягивались, как будто говоривший иронизировал, любовался собой, преисполненный ложной скромности. И ни капельки не волновался. Грация знала, что это спокойствие напускное. Слишком много часов она провела в наушниках, слишком много прослушала разговоров по телефону и в комнатах, в записи или напрямую, подчищенных или полных помех, на итальянском или на диалекте, даже на непонятных языках, чтобы не открыть для себя сотни мельчайших деталей. |
