Образ преисподней сложился у нее под впечатлением от картины, выставленной недавно в Художественном музее Северной Каролины. Написанная в 1959 году маслом на мазонитовой доске преподобным Маккендри Робинсом Лонгом, картина называлась «Апокалипсическая сцена с философами и историческими фигурами».
На ней изображено некое подобие пещеры и тьма-тьмущая обреченных душ, гонимых демонами к огненному озеру. Среди философов и исторических личностей – Эйнштейн, Фрейд, Гитлер, Сталин и Маркс. Другие в ужасе цепляются за каменистый берег; на них вечерние платья, как будто их выхватили прямо с роскошного бала. С потолка в кипящее озеро падают обнаженные мужчины и женщины, а в недостижимой дали два сияющих ангела парят вокруг белого креста – постоянное и мучительное напоминание о любви, отвергнутой проклятыми. «Мой ад хуже, – подумала Бет, – потому что он – настоящий».
В этой пустой тьме у нее ужасно болела голова, а еще она плохо помнила последние события. Перед глазами мелькали лица Дженны и Джона Дэвида, а когда она представляла их троих на пирсе, что-то ломалось внутри. Что-то такое, чего уже нельзя собрать.
Бет резко села, ударилась лбом о пенопласт и упала на чью-то безвольную руку.
– Кто тут? – вскрикнула она.
Ей никто не ответил.
Бет нащупала в темноте руку и сжала ее.
– Вы меня слышите? – прошептала она. Если это труп, меня вырвет.
Невнятный женский голос пробормотал что-то… вздох… руку отдернули.
– Меня зовут Бет. А кто вы?
– Карен, – прохрипел голос. Звук был такой, словно женщина говорила сквозь зубы.
– Это ад? – прошептала Бет.
– Это багажник машины какого-то психопата.
И все, что она забыла, вернулось в бурном, вихрящемся потоке сознания.
– Где мои дети?
– Ваши дети?
– Что он сделал с ними?
– Я не знаю.
Роняя слезы, Бет постаралась засунуть страх в свой зоб, в ту загрубевшую нишу, которую обнаружила после смерти мужа.
Он забрал только меня. Этот зверь не тронул моих детей. Пожалуйста, Господи, не допусти, чтобы это случилось.
Лежа на боку, лицом к лицу в кромешной тьме, женщины держались за руки. Они даже чувствовали дыхание друг друга – теплое успокаивающее касание воздуха.
Машина снова тронулась с места, и теперь сила инерции бросала их в темноте то туда, то сюда при малейшем изменении направления или скорости. Внизу, под ними, с шорохом, скрипом и визгом проносилось дорожное полотно, и пленницы придвигались ближе и ближе. Карен гладила Бет по волосам и вытирала ее мокрые щеки. Она уже жалела, что не соврала и не сказала, что ее дети целы и невредимы и им ничто не угрожает.
Через несколько часов машина остановилась, двигатель умолк, дверца со стороны водителя открылась и закрылась.
Карен напряглась, прислушалась.
Шаги удалялись.
Держа Бет за руку, она сосредоточилась на едва слышных звуках за пределами их мрачной тюрьмы: где-то хлопали дверцы, урчали моторы, плакали дети, скрипели колеса тележек.
– Мы на парковке, – прошептала Карен.
Неподалеку хлопнули сразу три дверцы.
– Шэннон, хватит прихорашиваться, ты отлично выглядишь, – произнес мужской голос.
– Не хочет разочаровать Криса, – насмешливо вставил другой.
– Да пошел ты. И ты тоже.
– Помогите! – крикнула Бет и, вырвавшись из объятий Карен, прижалась губами к пенопласту. – Помогите! ПОЖАЛУЙСТА!
– Молчи! – прошипела Карен. – Он убьет нас, если…
– ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА! У МЕНЯ ДЕТИ!
Карен обхватила Бет, зажала ладонью рот и оттащила на грязный коврик. |