Изменить размер шрифта - +

Гонец с этим важным известием прибыл в Рай уже после нашего отъезда, но он скакал гораздо быстрее докторской лошаденки и поэтому догнал нас еще до того, как мы въехали в Уинчелси. Спустя полчаса после его прибытия весь наш город был уже на ногах, и на рыночной площади, в трактирах и у дверей домов — всюду толпились люди. Итак, мы снова ведем войну с нашими соседями по ту сторону Ла-Манша и с нашими мятежными сынами в Америке, и на этот раз мятежные сыны одерживают верх над своим родителем. Мы, ученики Поукока, вначале сражались отважно и с большим воодушевлением. Склонившись над картами, мы преследовали мятежников и разбивали их наголову во всех битвах. Мы разгромили их на Лонг-Айленде. Мы побили их на берегу Брендиуэйна. Мы одержали над ними блестящую победу при Банкер-Хилле. Мы триумфальным маршем вошли в Филадельфию с генералом Хоу. Мы были совершенно сбиты с толку, когда в Саратоге лам пришлось сдаться вместе с генералом Бергойном, — мы как-то не привыкли слышать о сдаче британских армий и об унижении британского оружия.

— За Лонг-Айленд нас отпустили с уроков после обеда, — сказал Том Пэррот, когда мы сидели с ним за партой. — А вот за Саратогу нам уж наверняка не миновать норки.

Что касается до этих французов, то мы давно уже знали об их измене и сильно на них гневались. Французы-протестанты, по общему мнению, были совсем не такие, и Я думаю, что изгнанные из Франции гугеноты оказались достойными подданными нашего нового государя.

Должен, однако же, признаться, что в Уинчелси находилась одна славная маленькая француженка, которая была отъявленною мятежницей. Когда миссис Барнарй говоря о войне, обратилась к Агнесе с вопросом: "А ты на чьей стороне, дитя мое?" — мадемуазель де Барр залилась румянцем и ответила: "Я француженка, и я на стороне своего отечества. Vive la France! Vive le roi!"

— Ax, Агнеса, ах ты, скверное неблагодарное создание! — с плачем воскликнула миссис Барнард.

Доктор, однако, ничуть не рассердился, а напротив, улыбнулся и, казалось, был даже очень доволен.

— Мадемуазель де Саверн, — промолвил он, склоняясь перед Агнесой в церемонном поклоне, — я полагаю, что маленькой француженке следует быть на стороне Франции. Но вот несут поднос, и мы не станем ссориться, покуда не кончим ужин.

В этот вечер, когда доктор, читая проповедь, определенную церковным уставом для военного времени, возносил мольбы к тому, кто ниспосылает людям все победы, испрашивая у него защиты от врагов, мне казалось, что голос этого доброго человека никогда еще не звучал так торжественно и проникновенно.

Когда в доме доктора Барнарда происходило дневное и вечернее богослужение, некая молодая особа, исповедовавшая римско-католическую веру, обыкновенно сидела в стороне, ибо ее духовные наставники запрещали ей участвовать в наших англиканских обрядах. Когда служба окончилась и прислуга доктора удалилась, на залитом румянцем лице Агнесы выразилась некоторая досада.

— Что же мне делать, тетушка Барнард? — спросила юная мятежница. — Если я стану молиться за вас, значит, я буду молиться за то, чтобы мое отечество потерпело поражение, а вы были бы спасены и избавлены от врагов.

— Нет, дитя мое, мы не станем понуждать тебя к этой молитве, — сказал доктор, потрепав ее по щечке.

— Я не знаю, почему вы хотите победить мое отечество, — всхлипывая, пролепетала девочка. — Я ни за что не стану молить бога, чтобы с вами, с тетушкой Барнард или с Денни случилось что-нибудь плохое, ни за что!

Заливаясь слезами, Агнеса спрятала свою головку на ГРУДИ у доктора, растрогав всех нас до глубины души.

Крепко держась за руки, мы отправились в Приорат, который — увы! находился слишком близко от дома доктора Барнарда.

Быстрый переход