Что ж, не «Георгий» — зато славный боевой орден Святого Владимира 4-й степени с бантом… Достойная награда!

А вот Давыдов, пусть он и сражался, как сам того хотел, «с саблей в руке», наградами был откровенно обижен. Былые товарищи опережали его и в чинах. Мы говорили уже про Чернышёва; к исходу 1813 года генерал-майорами были также кавалергарды Левашов, Бороздин и Платон Каблуков, двоюродный брат Дениса Евграф Давыдов — лейб-гусар, ставший шефом Лубенского гусарского полка… Да и много еще кто из его друзей и сослуживцев! Застревать в производстве для военного человека всегда очень неприятно, а потому Давыдов решился — благо тогдашние правила это позволяли — обратиться к всемогущему графу Аракчееву. Письмо он написал большое, это был воистину крик души, и мы представим всего лишь один фрагмент из него:

«С первого выстрела при переходе Немана до сражения под Бородиным, а потом до берегов Рейна, я не спускал с глазу неприятеля. Вашему сиятельству конечно не безызвестно, что я имел наиопаснейшие, а потому наилестнейшие препоручения, подавши первый прожект покойному кн. Багратиону о действии партизанов и доказав сам на деле выгоды моего предположения. Долго пользовался я признательностию вышня-го начальства; но гнусные интриги заставили меня предстать к покойному фельдмаршалу для оправдания себя за овладение (после десяти часовой битвы) столицею Саксонии, в одно время, как ген. Чернышёв получал 1-я Анны за занятие без выстрела Берлина, а полковник Тетенборн чин за торжественный въезд в Гамбург. Справедливость Царя-покровителя была щитом безпокровного! Я, по Его императорского Величества повелению, воротился к своему отряду, но он уже был отдан другому, что принудило меня, после различных предлогов, одного кривее другого, мне представленных, удалиться в Ахтырский гусарский полк, к коему я принадлежу. Граф Милорадович, в коего корпусе находился полк сей, выбирает меня снова в партизаны, употребляет меня от Лютцена до заключения перемирия по роду службы моей; я имею счастье выполнить несколько раз его повеления, он меня представляет к чину, и я остаюсь опять без награждения. В последнюю кампанию назначаются легкие отряды, которые даются в командование или людям, под моим начальством находившимся, или тем, которым сей род службы вовсе был чуждым; я же, Русский полковник с полком казачьим, поступаю в состав отряда графа Менсдорфа, Австрийского полковника. Сколько ни прискорбно, командовавши сам отдельною частию, находиться под начальством другого; но во всю сию службу, вашему сиятельству объявит сам полковник г. Менсдорф, какими подвигами заслужил я предстательства у Государя Императора и у фельдмаршала кн. Шварценберга, которые также остались втуне.

… Если требование мое справедливо, то покорнейше прошу уважить его и исходатайствовать мне поравнение в чине с моими сверстниками; если же нет, то предать его забвению…»

Граф Аракчеев всегда быстро прочитывал поступавшие к нему письма и давал ответ незамедлительно. На сей раз ответа не последовало. Думается, Алексей Андреевич изменил своим привычкам не по своей вине.

И всё же в конце года фортуна, как показалось, вновь повернулась к Давыдову лицом: генерал от кавалерии граф Платов, атаман Войска Донского, предложил Денису командовать его авангардом. О таком счастье и мечтать не приходилось, но тут вдруг этому воспротивился главнокомандующий — генерал от инфантерии Барклай де Толли. Да ему-то какое было дело до того, кто именно командует авангардом Платова?! Далее объяснять не нужно…

Вновь несолоно хлебавши Денис вынужден был возвращаться в свой полк, переправляться через Рейн «при ужасном шествии льда» и встречать наступивший 1814 год в Вожских горах. Однако год этот сразу же принес какие-то перемены: в Главной квартире Блюхера Давыдов узнал, что он назначен в отряд князя Щербатова. Отряд состоял из четырех полков, по оценке Дениса — «один хуже другого», но выбирать не приходилось, и он принял под свою команду 4-й Уральский и Оренбургский полки.