В конце 1793-го генерал-аншефу графу Александру Васильевичу Суворову-Рымникскому исполнилось 63 года. За его спиной были Туртукай, Фокшаны, Рымник, Измаил, впереди, чего еще никто не знал, — Кобылка, Варшавская Прага, Треббия и Нови, Альпийский поход, княжеское достоинство с титулом светлости и чин генералиссимуса всех российских войск. Но уже тогда этот не ведавший поражений полководец был, по словам Давыдова, «предметом восхищений и благословений, заочно и лично, всех и каждого». Такая уж испокон веков в России, буквально не выходившей из войн, сложилась традиция всенародной любви к защитникам Отечества. В русском обществе офицер пользовался гораздо большим уважением и симпатией, нежели чиновник. А это, между прочим, вызывало весьма отрицательные эмоции власть имущих, которые в первую очередь видели в популярных военачальниках не щит державы и ее опору, но своих конкурентов, тайных и опасных претендентов на престол! Подобная тенденция проходит буквально через всю российскую историю, начиная с тех самых времен, когда правители земли русской перестали быть ее первыми защитниками, самолично водившими рати на бранный подвиг…

Современников завораживала личность Суворова — большого оригинала, человека очень простого в обращении с младшими и не робеющего пред «сильными мира сего». На учениях, в походах и в сражениях Александр Васильевич в полной мере делил со своими войсками все трудности и опасности, подавая пример не только неустрашимости, но и неприхотливости, что резко контрастировало с нравами тогдашнего генералитета. Кстати, подобная простота нравов, воистину всеобщее равенство чинов и сословий утвердятся в Российской императорской армии в 1812 году, станут одной из особенностей Отечественной войны.

Поголовный восторг Суворовым имел также и свою «изнанку», являясь проявлением инакомыслия. К этому времени «золотой век Екатерины» фактически завершился, громкие победы оставались в прошлом, в государстве все разворовывалось и приходило в запустение, при дворе, некогда украшаемом и поддерживаемом Орловыми и Потёмкиным, гнездились ничтожные Зубовы… Суворов был самой яркой среди немногих остававшихся звезд угасавшего царствования.

Из Европы до России докатывались отголоски очередных бурь… «На западе все шире развертывалась борьба монархий с юной Французской республикой. С неослабным вниманием следя за ходом военных действий, Суворов мечтал принять личное участие в борьбе с „безбожными французишками“, достоинства новой тактики которых он сумел понять и оценить.

В июне 1793 года, когда выяснилось, что предполагаемое вступление России в коалицию против Франции не осуществится, Суворов подал императрице прошение об увольнении его волонтером к союзным войскам „по здешней тишине“ на всю кампанию. Разрешения не последовало».

Понятно, что такой демарш не остался незамеченным и неоцененным. Дерзкое фрондирование Суворова соответствовало общепринятому критическому взгляду на происходящее.

Еще 10 ноября 1792 года граф был назначен командующим войсками Екатеринославской губернии и Таврической области. Полтавский легкоконный полк, вместе со Стародубским и Черниговским карабинерными и Переяславским конно-егерским полками, входил в состав корпуса, им предводимого.

В тот самый памятный день — вернее, в те летние ночи — юный Давыдов действительно ночевал в палатке, тогда как полковой лагерь был разбит буквально в ста шагах от дома, где проживало семейство командира. Хотя дом этот и был выстроен на скорую руку, но предназначался он для Екатерины II, когда в 1787 году она ездила в Крым, так что был «высокий и обширный».