Этцвейн передохнул, сидя на камне и глядя на запад, в ночную даль кантона Шемюс, где он еще никогда не был, хотя кое-что знал о его обитателях и их повадках от гостей, проходивших по Аллее Рододендронов. Шемюс населяли коренастые люди с рыжевато-русыми волосами и раздражительным темпераментом. Они варили пиво и гнали самогон. Оба напитка часто и обильно употреблялись мужчинами, женщинами и детьми без заметного эффекта. Мужчины носили костюмы из добротной бурой ткани, соломенные шляпы и золотые кольца в ушах. Женщины, тучные и задиристые, одевались в длинные плиссированные платья из черной и темно-коричневой ткани и скрепляли прически гребнями из кварца-авантюрина. Они никогда не выходили замуж за воздыхателей крупнее себя — в результате мужья лишались преимущества в домашних потасовках после вечеров, проведенных в кабаке.

Шемюс пересекала северная ветка воздушной дороги, соединявшая Освий на северном берегу с продольной континентальной магистралью. Продолжая путь на запад, Этцвейн должен был выйти к станции воздушной дороги в Карбаде. Пытаясь разглядеть что-нибудь в новой незнакомой стране, он решил, что видит далеко в небе медленно движущийся, смутный красноватый огонек. Если его не обманывало зрение, кто-то куда-то спешил — настолько, что нанял гондолу несмотря на глубокую ночь и почти полное отсутствие ветра. Этцвейн вспомнил слова матери, советовавшей держаться подальше от посредников-нанимателей. Один, без ошейника, он не мог удостоверить личность, не мог рассчитывать на защиту — каждый встречный мог сделать с ним все, что хотел. Наниматель мог одеть на него ошейник, объявить крепостным должником и продать в воздушнодорожную бригаду. Утром нужно было соорудить какое-то подобие ошейника из сухой травы, коры или кожи, чтобы не привлекать к себе внимание.

Было темно и тихо — так тихо, что, задержав на минуту дыхание, Этцвейн уловил еле слышный далекий тявкающий вой, доносившийся со стороны Дебрей. Этцвейн обхватил себя руками — сидеть на камне было неудобно и зябко. Видать, ахульфы опять устроили сумасшедшую пирушку — развели костер где-нибудь в глухом ущелье Хвана, нарисовали на скале рогатые каракули и мрачно выли, прыгая вокруг огня.

Мысль об ахульфах заставила Этцвейна подняться на ноги. Взяв свежий след, ищейки быстро догоняли беглецов. Он еще не ушел от опасности.

Онемевшие руки и ноги не слушались, истертые ступни горели — он сделал ошибку, нельзя было садиться! Прихрамывая и жмурясь от боли, Этцвейн торопился по кремнистой дороге в Шемюс.

За час до рассвета он прошел селение — дюжину хижин вокруг площади, аккуратно выложенной плитами шиферного сланца. За хижинами виднелись силосные башни, склад и похожие на огромные полупрозрачные луковицы баки пивоварни. Трехэтажное здание у дороги явно служило трактиром и гостиницей. Там уже проснулись: кто-то возился под кухонным навесом на заднем дворе — Этцвейн заметил языки пламени на полыхнувшей жаровне. Рядом темнели оставленные на ночь три фургона, груженные свежераспиленными комлями и кругляками белой шимродской лиственницы для спиртового завода, каких в Шемюсе было много. Конюх уже выводил из стойла за гостиницей тягловых животных — волов, происходивших от древней земной породы, мирных и послушных, но медлительных. Этцвейн прокрался мимо, надеясь, что в предрассветных сумерках его никто не видел.

Впереди дорога пересекала обширную плоскую пустошь, усеянную камнями. Здесь не было никакого убежища, никакого огорода или сада, где можно было бы отыскать съестное. Этцвейн упал духом — ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, в горле пересохло, желудок сводило от голода. Только боязнь ахульфов мешала ему найти укромное место среди камней и устроить постель из сухих листьев.