Седой незнакомец решил высказать свое мнение: «А как иначе? Вы упускаете важнейшее обстоятельство. Собственность и жизнь вполне соразмерны, если вспомнить, что собственность есть результат человеческого труда. По существу, собственность и есть жизнь в той мере, в какой владелец имущества потратил время и силы на ее приобретение. Вор похищает жизнь. Любая кража, таким образом — частичное убийство».

Фролитц ударил кулаком по стойке: «Никогда не слышал более здравого рассуждения! Лой, налей-ка нашему собеседнику чего-нибудь получше за мой счет — его взгляды поучительны! Уважаемый, как прикажете к вам обращаться?»

Незнакомец сказал Лою: «Кружку зеленого сидра, пожалуйста». Чуть повернувшись на стуле, он обратился к Фролитцу и Этцвейну: «Меня зовут Ифнесс Иллинет. Я меркантилист-коммивояжер».

Этцвейн давно уже исподлобья поглядывал на холеного чужестранца. Воспоминание жгло его обидой. Он так и не простил владельца двуколки, десять лет тому назад безразлично бросившего на произвол судьбы оборванца, загнанного ахульфами. Меркантилист? Этцвейн сомневался. Фролитц не сомневался, но заметил: «Не каждый день удается встретить коммивояжера, умеющего логически обосновать нравственность закона».

«Меркантилисты усядутся за стол и твердят, как заведенные: о скидках, процентах, накладных и сроках доставки — уши вянут, — подтвердил Лой. — Трактирщик — другое дело! Трактирщика хлебом не корми — дай поболтать о высоких материях!»

Ифнесс Иллинет осторожно поджал губы: «Все мыслящие люди — меркантилисты не в меньшей степени, чем трактирщики и музыканты — пытаются связать закономерности и случайности своей профессии с более обобщенными, абстрактными идеями. Мы занимаемся торговлей и поэтому чрезвычайно чувствительны к хищениям, непосредственно угрожающим нашему благополучию. Кража — быстрый, простой и дешевый способ приобретения товара. Законная покупка того же товара — длительное, сложное дело, сопряженное со множеством неприятностей и дополнительных расходов. Следует ли удивляться тому, что воровство широко распространено? При этом оно подрывает основы существования меркантилиста — мы испытываем к ворам и мошенникам ужас и отвращение подобно музыкантам, вынужденным отбиваться от любителей-фанатиков, с энтузиазмом прерывающих выступление оркестра фальшивым пением и какофонией волынок и барабанов».

Фролитц болезненно поморщился.

Лой выставил полную кружку. Ифнесс пригубил зеленого сидра: «Разрешите повторить — когда вор крадет имущество, он отнимает жизнь. Я человек сдержанный, что для меркантилиста, конечно, необычно. На хищение одного дня я могу посмотреть сквозь пальцы. Хищение недели вызовет у меня возмущение. Похитителя года жизни я способен убить на месте».

«Совершенно верно! — воскликнул Фролитц. — Каждому вору следовало бы разъяснить вашу точку зрения. Этцвейн, ты слушаешь?»

«Не нужно показывать на меня пальцем, — сказал Этцвейн. — Я не вор».

Фролитц, несколько разгоряченный выпивкой, уже не первой за этот вечер, бросился с готовностью успокаивать безмятежного Ифнесса: «Что правда, то правда! Он не вор, он музыкант! Становится виртуозом — благодаря моим урокам. В свободное время прилежно занимается. Играет на шести инструментах, может исполнить любую партию в двух тысячах оркестровых номеров! Если я забуду аккорд, Этцвейн не подведет, подскажет знаком. Обычно сбережения труппы расходуются на ремонт и покупку инструментов, но сегодня особый день. Утром я вручил Этцвейну премию — триста флоринов».

Ифнесс одобрительно кивнул: «Достойное подражания вложение времени и средств».

«В какой-то мере, — остыл Фролитц.