— Я, может, и урод. Может, и зазря в эту историю ввязался. Может, без меня тут и лучше было бы. Но я убиваю только… — Он осекся, закашлявшись.

— Вот именно. Что против твоего меча оказалось, то и срубил. Честный кинжал, лукавый нож. Благо твоих предков в Японии с гарантией никогда не водилось, и, случись что, ты свой род не изничтожишь, через это не погибнешь. А что, у вас, европейцев, в традиции, что помеха, то и рубите. Что же до деток, то, помнится, после того как ты из моих документов узнал имя предводителя восстания на Симабара, в результате которого падут сорок тысяч человек, сам грозился поднять ублюдка на копье, дабы не призывал народ к смуте, не устраивал мятеж, после которого остров в два слоя покроется гниющими останками своего народонаселения. Или ты, прости за тупость, иное копье для мальчишки готовил? — Хидэтада резко привстал, хватая себя за причинное место. — Получается, ты не убить его, а всего лишь трахнуть хотел? Пардон, мадам, моветон, не сдержался. Ты нового христианского мессию брата Иеронима, или попросту Амакуса Сиро, на это копье нахлобучить грозился?! Ай, ай, а я-то все время думал, что ты по женской части!

— Отвали. — Ал обреченно опустился на подушку, невежливо выставив перед собой длинные ноги. — Я действительно искал этого Амакуса, мать его, и, найдя, наверное, убил бы. Потому что в исторических документах ясно пишут, что у восстания в Симабара был, то есть будет, всего один вдохновитель. И если я смог бы зарезать его, остались бы живы тысячи людей. Что значит жизнь одного ребенка в сравнении с десятками тысяч жизней?

— Вот именно, — вздохнул Хидэтада, — ты только строил планы, а я занимался конкретной зачисткой. Ну подумай сам, что нам известно? Что в 1637 году, то есть уже через пять лет, в Симабара произойдет христианское восстание, что борьба захватит несколько провинций, и в результате мятеж будет подавлен, и те, кто не сумел погибнуть во время боев, будут обезглавлены по суду. Причем это будут не только самураи, но их жены, дети, слуги… а значит, нельзя даже допустить мысль, что змееныш может выползти из наших ловушек. Что значит жизнь десятков в сравнении с десятками тысяч?.. Что известно еще? Год рождения… мы знаем, что в 1637 году ему должно быть шестнадцать. Следовательно, сейчас одиннадцать. Что его вроде как зовут Амакуса Сиро, или Масуда Токисада, или брат Джером, который в некоторых текстах значится как Иероним. Ну, если сразу же принять, что в тех местах нет семейства Масуда, а Амакуса не что иное, как название острова… Если согласиться, что поганец сейчас преспокойно живет под неведомым нам именем… Да под такие приметы не подходят только девочки! Мы знаем, что он якобы из семьи бедного самурая! А ты много видел богатых самураев? Тем более в тех местах? Что его отец якобы является вассалом даймё Мацукура Сигехару. Подумай сам — все, что я могу сделать в этой ситуации, это перебить всех подростков мужеского пола, которые приблизительно подходят по возрасту. При этом нигде не сказано, что он из христианской семьи или что не сделался христианином накануне восстания. А значит, убивать приходится и детей из буддийских семей. А если поганец и его семья еще и примут вассалитет не сейчас, а, скажем, через пару лет… м-да…

— Тогда какой смысл убивать? — поморщился Ал.

— На всякий случай. — Сегун поднялся, оттряхивая затекшие ноги. — Выпить хочешь?

— Только не саке.

— Да что я — не в теме? — Узкое хоречье лицо Иэмицу озарила довольная улыбка. — Обижаешь. Испанское, как заказывал. — Он подошел к стенному шкафчику и извлек оттуда бутыль и две чашки.