— Домой? Не поеду! — не менее решительно воспротивилась София. — Не сейчас. Мы же почти у цели.

— Оливер и я докончим это дело и без вас. А вы отправитесь домой. — Эмма открыла шкаф и взялась за платья Софии. — Теперь, когда вас заметили, оставаться слишком рискованно. Если вас схватят, то спасти уже не удастся.

Хотя Эмма была старше Софии всего на пять лет, сейчас она вела себя как пожилая пуританка, роль которой она так эффектно исполняла для теток Софии. Вошла в образ, не иначе.

— И не мечтайте! Я никуда не поеду! — Даже на взгляд самой Софии, этот протест прозвучал так, словно был произнесен капризной мисс, которую поймали на самовольной прогулке в парке.

Она и Эмма сверкали друг на друга гневными глазами. Молчание нарушил Оливер:

— Так вас задержала не стража? Тогда кто?

Его строгий, по-отечески заботливый голос отвлек Софию от Эммы, а у Эммы пропали злость и запал. Оливер прожил с семьей матери Софии всю жизнь, а его отец всю жизнь прослужил у ее родителей. Когда ее мать сбежала во Францию, он отправился туда вместе с нею. И хотя Англия оставалась его родиной, он не собирался возвращаться. И вернулся лишь по просьбе графа, просившего его сопровождать Софию к теткам. Он был ее единственной связью с Францией в первые месяцы одиночества в Англии. Было это несколько лет назад. Но с Оливером она делилась своей тоской по дому. Он понимал ее шутки о сестре, которая так стремилась выйти замуж, что не видела иногда нелепости своего поведения. А как они хохотали над проделками Жюльена, который всегда находил, где и как напроказить. Они вместе вспоминали о ее любимом старшем брате и его постоянно увеличивающейся семье.

Она любила Оливера, как родного дядю. И когда она обратилась к нему за помощью, объяснив, что задумала сделать, он сначала повел себя, как по-настоящему родной человек, — разбушевался и запретил даже думать о таких неслыханных вещах. Он уговаривал и кричал, что немыслимо возвращаться в Париж в такой момент, когда, это может стоить головы.

Оливер повторял, что отец никогда бы не позволил ей такого безрассудства. Она должна оставаться в Лондоне, а если уж на то пошло и ехать кому-то надо, то поедет он.

Но София не сдавалась, и Оливеру пришлось согласиться еще и потому, что она пригрозила действовать и без его поддержки. Что ему оставалось делать? Только помогать.

— Так кто же поймал вас, маленькая Свирель? — снова спросил Оливер, назвав ее давним семейным прозвищем. — Бальзак или какая-нибудь его борзая?

Она покосилась сначала на Эмму, потом взглянула на Оливера. Зачем лишний раз будоражить их, но ей очень не хотелось скандала, если позже Эмма догадается, в чем дело. А Эмма умела выпытывать все не хуже инквизитора.

— Нет, это был не Бальзак.

— Раз это был не Бальзак и не стража, тогда кто? — Эмма продолжала буравить Софию гневным взглядом. И вдруг ее глаза округлились: она заметила состояние одежды Софии. Если нежелание Софии разговаривать еще ничего не сказало ей — хотя для догадливой Эммы и этого было достаточно, чтобы сделать впоследствии, как всегда, правильный вывод, — то свежие травяные пятна на юбках Софии сказали ей все.

От ужаса ее глаза чуть не вылезли из орбит.

— О нет! Только не он! Ну же, скажите, что это не он!

— Кто? — теряя терпение, рявкнул Оливер.

— Лорд Траэрн, — ответила София.

Чемодан выпал из рук Эммы и с грохотом упал на пол.

— О, милостивые небеса! Теперь нам точно не избежать гильотины!

Джайлз понимал, что искушает судьбу, когда решил присутствовать на вечернем рауте в доме Жоржа Дантона.