Никому не было дела до него самого как человека, а не того, что он собой представляет.

До тех пор, пока не появилась Джорджиана. Она единственная не подчинилась налагаемому его матерью запрету на посетителей. Она взбиралась по водосточной трубе на углу дома и осторожно пробиралась по крошащейся кирпичной кладке к его окну.

Последний раз она проделала этот трюк той давней весной с полудюжиной банок из-под варенья, висящих у нее на шее. В банках находились бабочки, которых она целый день ловила. Для него.

— Я хотела принести тебе что-то для поднятия настроения, — объявила она со своей обычной проказливой усмешкой, пока он втягивал ее в комнату через подоконник. — Паршиво, наверное, сидеть взаперти, когда все вокруг возрождается к жизни.

Она и сама бурлила жизнью. В венчающей ее голову густой шапке черных кудряшек запутались ветки, нос обгорел на солнце, а руки и ноги пестрели царапинами и крапивными ожогами.

— Я знаю, что ты интересуешься всякими насекомыми, — сказала она, и ее темные глаза сделались серьезными. — Вот и решила принести тебе несколько жуков для пополнения коллекции. Потом подумала, что наверняка поймаю не тех. Таких, какие у тебя уже есть. Я решила, что бабочки будут уместнее всего. Они куда жизнерадостнее, правда же? — Схватив Эдмунда за руку, она увлекла его к кровати.

Он мрачно подумал, что, должно быть, в тот момент в нее и влюбился. Потому что считал, что она — единственный человек на всем белом свете, кому есть до него дело и который по-настоящему его понимает.

— Опусти полог, — скомандовала она, забираясь на кровать и снимая с шеи тесемки, которыми были связаны банки.

И он повиновался, послушный, точно ягненок. Он тогда делал все, что бы она ни попросила. Все, что угодно.

— Устрою для тебя представление! — С этими словами она встряхнула банки. В тот же миг в воздух взлетели дюжины и дюжины бабочек, медных, синих, белых и оранжевых, превращая сумрачное пространство под пологом в волшебный мир.

Эдмунд со вздохом опустил голову. Он обязан узнать, что ей от него нужно. Несмотря на то, что она для него больше не существует — кроме как в воспоминаниях. Хотя ему совершенно не нравилась женщина, в которую она превратилась, это не умаляло факта, что он дал ей слово.

— Если ты когда-нибудь будешь в чем-то нуждаться, Джорджи, — поклялся он с пылом, на какой только способен юноша в шестнадцать лет, — то достаточно просто попросить меня, поняла? Это сейчас я почти ничего не могу для тебя сделать, но однажды я стану графом Эшенденом и обрету могущество. Тогда я добуду для тебя все, чего бы ты ни пожелала.

Джорджиана рассмеялась, заставив его залиться жарким румянцем. К счастью, под опущенным пологом было темно, и она ничего не заметила.

— Просто будь моим другом, Эдмунд. Это все, в чем я нуждаюсь.

— Конечно, непременно, — выдохнул он. — Всегда.

Он резко поднялся из-за стола и, сохраняя угрюмое выражение лица, прошагал к двери, напоминая себе, что теперь он граф Эшенден. Поэтому его приход в условное место на встречу с Джорджианой вовсе не будет означать, что он снова превратился в слабохарактерного зеленого юнца, глупца, готового на что угодно ради ее лучезарной улыбки. Он давно уже невосприимчив к женским чарам, поэтому встреча с Джорджианой ничем ему не грозит.