— Уловил. Пойду народ поднимать.

— Успеха. Черт, опять без подготовки полезете. Да еще с парадоксом и обратной коррекцией…

— Так у нас же традиции.

Капитан Коваленко положил трубку, изыскал в ящике стола салфетку и вытер лоб. Кондиционер — дрянь, ситуация — дрянь. Ладно, хотелось ведь пойти. Что пойти придется не так и не туда, даже хорошо. Ничего личного, гарантированно не пересечемся и не увидимся. Грустно, но правильно. С другой стороны, глупо. «По блату». Твою ж дивизию. И здесь без заочного участия ихней белобрысой валькирии не обошлось. Ладно, а вдруг получится? Взять за хобот этого Клекнера, тряхануть как следует…

Валерий снял трубку местного телефона, положил… Нет, в некоторых случаях правильнее по старинке, то есть лично и доходчиво…

Капитан Коваленко широко шагал по коридору — глухо грохали по линолеуму начищенные берцы солидного размера, утихало за дверьми жужжание говорливого Расчетного, выглянул оружейник Сергеич…

Коваленко распахнул дверь во двор, вобрал в легкие летнего, довольно-таки противного московского воздуха:

— Ро-та!!!

От командного рева механиков вышвырнуло из-под капота «Волка», через секунду застучали ботинки ссыпающегося со второго этажа расположения бойцов «полевого», выскакивали из тактического зала срочники. Пролетали мимо командира из дверей оперативно-технического центра расчетчики и связисты, первым, застегивая ремень с кобурой, пронесся ушлый младший сержант Земляков…

Валерий с удовлетворением глянул на строй — не парадная шеренга, «сено-солому» не изживешь, но физиономии правильные, без ухмылок. Что ни говори, как на современные технологии ни ссылайся, а хорошо поставленный командирский голос ничем не заменишь.

— Товарищи бойцы! Поставлена боевая задача. Выход группы через четыре часа. Приказываю…

Капитан Коваленко говорил и сразу же просчитывал. В опергруппу войдут пятеро. Кроме командира, пойдет безальтернативный полиглот — замены Женьке нет, и еще трое «полевых»… Кого брать? Костяка у взвода еще нет, любая кандидатура спорна…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мокуть

На востоке рокотало. С утра вздохнуло разом, фронт, казалось, мигом приблизился. Ерунда, конечно. Что за несколько часов сделать можно? Сбить передовых фрицев, занять траншею, другую…

Вообще-то Михась не знал, как оно бывает там, на фронте. Не та стратегма, как говаривал Станчик. У партизан с артподготовкой дело неважно, да и в траншеях сидеть нечасто приходится.

Копать Михась не любил: унылое это дело — лопатой ковыряться.

Чавкали, подлипали подошвы сапог — колея просеки, не успевшая подсохнуть после давешнего дождя, испятнанная следами сотен сапог и ботинок, шаг заметно замедляла. Обувка Михася — разноцветная, один сапог рыжий, другой потемней, да и голенища заметно разного роста, — топтала знакомую просеку, считай, замыкающей. За спиной, придерживая на груди потертый, повидавший виды автомат и недобро глядя в затылок своевольному бойцу, шагал взводный Фесько.

Михась знал, что за нарушение приказа всыплют. Наряды по кухне — это к бабке не ходи. Ну, бойца хозвзвода кухней пугать, это все равно что… А под арест не посадят. Как ни крути, операция последняя, и все это знают. Медаль обещанную, правда, тоже зажмут. Да и хрен с ней, не в первый раз, привык…

Боец Михаил Поборец привык ко многому.