Алексей Ивакин. Десантура-1942
Посвящается поколению победителей.
…Так лучше представь меня мертвого, Такого, чтоб вспомнить добром, Не осенью сорок четвертого, А где-нибудь в сорок втором. Где мужество я обнаруживал, Где строго, как юноша, жил, Где, верно, любви я заслуживал И все-таки не заслужил. Представь себе Север, метельную Полярную ночь на снегу, Представь себе рану смертельную И то, что я встать не могу…
1
— Имя, звание? — сказал офицер. «Хорошо, скотина, шпарит, почти без акцента… Из прибалтийских, что ли?» — Имя, звание? — повторил немец. Пленный криво улыбнулся: — Документы перед тобой. Зачем спрашиваешь? Немец поднял голову и поморщился: — Имя? Звание? «Вот заладил…» — подумал пленный. — Тарасов. Николай Ефимович. Подполковник. Офицер кивнул и зачеркал чернильной ручкой по бумаге. — Должность? — Командир первой маневренной воздушно-десантной бригады. Тарасов улыбнулся краешком рта. Офицер положил ручку: — Обер-лейтенант Юрген фон Вальдерзее. Я буду вести допрос. И в ваших интересах не молчать, а говорить. Вы согласны? «А фразы-то не по-русски строит…» — Тарасов снова едва улыбнулся. — «Ну, черт немецкий… Хочешь, значит, информацию получить? Будет тебе, тонконогий, информация…» — Родился в Челябинской области. Девятого мая. Четвертого года. — Значит, вам скоро будет тридцать восемь? — Вряд ли. Я не доживу до тридцати восьми. — Почему? — удивился обер-лейтенант, подняв брови. — Война для вас закончена. Вы в плену. — Война для меня никогда не закончится, — ответил Тарасов. Немец опять удивился, но сказать ничего не успел, потому что подполковник Тарасов резко побледнел и, закрыв глаза, повалился на левый бок. Обер-лейтенант вскочил и заорал на немецком: — Der Artz! Schnell! Schnell!! Но Тарасов пришёл в себя и диким усилием воли заставил себя выпрямиться. — Не ори! — почти шёпотом сказал подполковник. Фон Вальдерзее его не услышал. В избу ввалился караул. Обер-лейтенант что-то рявкнул им. Что — Тарасов не понял. Звуки перемешивались в затуманенном сознании. Немец то двоился, то троился в глазах. Подполковник старался держаться прямо. Ему казалось — что это удается. Он не замечал, как качается на грубо сколоченной табуретке. Из стороны в сторону. Он старался держаться. И Тарасов держался. Хотя со стороны, кому-то показалось бы смешным — пьяный мужик сидит и качается из стороны в сторону… Укол в предплечье. Чуть полегчало. Отрывистая немецкая речь за спиной. Тарасов улавливал только отдельные слова: — …Дистрофия… …Голод… …Умереть… …Еда… Он пришёл в себя, прямо перед носом образовалась из ниоткуда кружка, пахнущая мясом. Он жадно, не сдерживаясь, схватил ее. Выпил залпом. Через секунду вырвало. После месяца войны и голода организм не принимал еду. Отучился. Перед глазами появился стакан. С красной жидкостью. Вяло он выпил ее. Горячим прокатило по пищеводу. Тарасов вскинул голову. Вино придало сил. Сознание прояснилось. — Эншульзиген зи битте, — вытер он рот. Обер-лейтенант удивился. Пока в первый раз: — Вы знаете немецкий язык? — У меня жена немка. |
