– Он, может, о ней помалкивает, но гордость-то есть. Жестокое это чувство, но и прекрасное. Как гордость за родную страну, за то, что ты американец.
«А у женщины разве нет гордости?» – хотела она спросить, но промолчала.
Порой ей казалось, что она просто чокнутая, если так обо всем этом думает и прислушивается к бесстрастному голосу у себя в голове, зная, что он никогда не замолкнет.
Интересно, другие девчонки в Селмской средней тоже так думают? И Присцилла-Энн, когда слушает своего балбеса Дейла Гаррета?
Ответ на этот вопрос Элен получить было неоткуда. Если и думают, то помалкивают. Помалкивали даже тогда, когда еще с ней водились, когда еще не начали ее отшивать. Может, она и в самом деле чокнутая и с ней что-то не так? Ведь всю свою жизнь она слышит одну и ту же песенку: женщина обретает себя в любви и замужестве – вот ее истинное призвание, предназначение и основа ее положения в обществе.
Все девушки в Селмской средней, похоже, только к этому и стремились – так почему она не стремится? Почему, стоит ей об этом подумать, как она чувствует себя в западне? Да еще и виноватой.
Она повернулась и посмотрела на себя в зеркало. Да, виноватой. Она же обязана любить Неда Калверта. Если она не любит его, то зачем продолжает встречаться с ним, женатым мужчиной? Зачем дает себя целовать, а порой и ласкать, и почему ей это приятно? Она медленно провела рукой по обнаженному телу, ощутив дрожь возбуждения и сладкого предчувствия. Ответ ясен, решила она. Все, что она слышала от других девочек, все, что говорила ей мать, все, что она успела прочитать, сводится к одному. Женщины отличаются от мужчин. Мужчина способен вожделеть к женщине, которую не любит. Но женщина хочет мужчину лишь тогда, когда любит: физическое влечение у нее неотделимо от чувства. Поэтому в поцелуях и объятиях нет ничего дурного, если женщина позволяет их во имя любви. На алтарь любви она в конце концов может безбоязненно принести и девственность. Но только на этот алтарь. А не то становишься дешевкой, доступной подстилкой, мужчины начинают болтать о тебе в раздевалках и будут тебя презирать, хоть и спят с тобой. А если мужчины тебя презирают – это конец: как после этого себя обрести?
Она должна любить Неда Калверта, подумала Элен. Должна. Любовь совсем не то, что простая симпатия, и уж она, конечно, не требует постоянного поддакивания любимому человеку. Просто не следует допускать, чтобы различие во взглядах становилось помехой.
На нее вдруг нахлынули нерешительность и сомнения, разум захлестнули мутные волны страха и неуверенности.
Она позволила Неду дать ей деньги на платье. Позволила себя целовать. Ей были приятны его поцелуи. Она его любит. Когда она так вот об этом думает, то почти верит в свою любовь.
«Заткнись, – приказала она голосу совести, который тихо зудел в сознании. – Заткнись, проваливай, ступай к другим».
Она взяла новые трусики и лифчик, взяла новое платье. «Я одеваюсь, чтобы идти на свидание с возлюбленным, – сказала она про себя. – Он прекрасный человек».
Войдя в роль, она ощутила нарастающее возбуждение. Голос совести приутих, а она, натянув платье и вновь повернувшись к зеркалу, сумела его совсем заглушить.
– Выпьешь чаю, мама? Поставить чайник?
Мать только что вернулась. Она сидела на кухне за столом, упершись взглядом в клеенку. Элен ждала, что вот она поднимет глаза и спросит про платье, но нет.
– Что? Ах, да. Спасибо. Так жарко. Пить хочется. Когда в последний раз шел дождь?
Мать на нее даже не посмотрела. Элен спокойно набрала воды, зажгла газ.
– Элен…
– Да, мама?
– Какое сегодня число?
Элен взглянула на календарь, висящий над плиткой.
– Пятнадцатое, мама. Пятнадцатое июля.
– Я так и думала. |