|
Джульетта. Аделина. Беатрис. Но нет. Сегодня вы, конечно, пожелаете увидеть Карлотту. У вас есть вкус. Карлотта не на каждый день. Но ведь сегодня день необычный. Сумасшедшее время – война, лихорадочное время для ваших нервов, нервов доблестных молодых людей. А Карлотта умеет так успокоить!
Она отступила в сторону. – Вниз. Паскаль вас проводит. Я полагаю – крюг. И, может быть, кофе для нашего юного друга? У него немного усталый вид, и будет так жаль, если он не сможет… – Принять участие? – докончил Сэнди со смешком. Глаза мадам Симонеску сверкнули черным огнем. – Совершенно верно. – Она подняла руку, рубин багряно вспыхнул. – Паскаль. Возник негр и поклонился. – Suivez moi![38] Когда-то это был винный погреб, подумал Эдуард, или темный полуподвал, обитель слуг. Но никаких следов былого не осталось, если не считать того, что комната не имела окон и освещалась лишь мерцающими свечами. Пол был устлан толстыми коврами, стены и потолок покрывал винного цвета бархат, а на нем висели серии картин в строгих черных рамках. Квадрат открытого паркета обрамляли подковой три тахты, также обитые винным бархатом, с двумя низкими столиками там, где они смыкались. На одном стояли два серебряных ведерка со льдом и с бутылками крюга, а на втором – серебряный поднос с черным кофе. Четверо гостей расселись. Паскаль откупорил шампанское, разлил его, разлил кофе и ушел, бесшумно притворив за собой дверь. В отдалении Эдуард услышал мягкие хлопки рвущихся бомб. Он выпил чашку кофе. – Нам повезло. Мы тут одни. – Мы почему-то в милости у старой стервы, не иначе. Может, ты ей нравишься, Жан-Поль? Или Эдуард затронул какую-то струну… – А ты ее уже видел, эту Карлотту? – Нет, но слышал. – А правда, что она?.. – И даже больше. Так мне говорили. – Одного за другим? – Она так предпочитает. – А остальные смотрят, пока она?.. – Ну разумеется. – Черт! Кто будет первым? – Атакуй, ребята! Кто нас сюда провел, хотел бы я знать? – Все наляжем… – Нет уж, черт дери. Я первый. Потом Жан. Потом ты. – А Эдуард? – Эдуард после Жана. – В жопу! Почему я должен ждать? – Терпение, mes amis. Будем вести себя как джентльмены… – Ерунда собачья. – Каждый по очереди. А потом… – Да что потом, Христа ради? – А потом мужчины среди нас устроят даме повторение… – Опрокинь меня в ромашки… – Где букашки… – Да, в ромашки… – И еще раз, и еще раз! Они допели в унисон. Бодрый мужской хохот сменился тишиной. – Черт. Жутковатое местечко, а, мальчики? Прямо как в нашей школьной часовне. – Святое место. – Как актриса сказала епископу. – Актриса епископу сказала совсем другое. – Не вскрыть ли нам вторую бутылочку шипучки? А, Жан-Поль? Мягко хлопнула пробка. – Проехало! – Поднабраться храбрости… Эдуард заснул. Открыв глаза, он обнаружил, что в голове у него заметно прояснилось. Сперва он не сообразил, где находится, потом увидел свечи, винный бархат и картины. Картины… Он уставился на них, не веря глазам. Руки и отверстия; гигантские груди и бедра; открытые рты; раздвинутые ягодицы; женщины распахнутые, нежно-розовые, точно спелые плоды. Мужчины, гордо пошатывающиеся под тяжестью колоссальных фаллосов. На мгновение комната показалась ему багровой, точно преисподняя. Свечи пылали, тени метались по красным стенам, слова и образы прокатывались по его сознанию, как валы черного прилива: исповедальня, отец Клеман, его прекрасная Селестина… Селестина! Он встал. |
