Зыркнув по волчьи на однокашника, я хотел было возразить, но почувствовал, что он прав – страшно заурчало в животе, острая боль полоснула бритвой изнутри, выбив слезы из глаз, – здоровенный кусок пахучей буженины, проглоченный мною в три приема, начал мстить отвыкшему за восемь дней от нормальной нагрузки желудку.

Переждав приступ, я осторожно выпил два фужера апельсинового сока и поинтересовался:

– Во что тебе хата стала?

Озабоченно нахмурившись, Вовка с десяток секунд озадаченно шевелил губами, затем беспечно махнул рукой и хитро прищурился:

– Да хрен его знает, братан. По смете – двести «лимонов», застрахована на столь же. А так – ну, под «арбуз» наверняка потянет. Я не считал…

Я хмыкнул и недоверчиво покачал головой. О том, что рэкетиры живут неслабо, я представление имел. Но чтобы так?!

Мы сидели на дощатой террасе, примыкавшей к двухэтажному особняку, покрытому черепицей, и завтракали. Вернее, ел я, а Вовка лениво потягивал сок и жалостно морщил нос, рассматривая меня как нечто особенно странное и удивительное.

Если кто нибудь в эту минуту ухитрился бы вскарабкаться на трехметровый бетонный забор, огораживающий обширную усадьбу, с тем, чтобы полюбоваться на нас, он ни за что бы не поверил, что совсем недавно – лет этак пять назад – мы с Вовкой были похожи как братья и имели совершенно одинаковое положение в обществе. Потому что в настоящий момент румяный, отлично накачанный Вовка, облаченный в белоснежный махровый халат, мог бы без подготовки сниматься в клипе, рекламирующем протеиносодержащие продукты для культуристов, а я, увы, по всем статьям тянул только на роль статиста из фильма о застенках Бухенвальда…

В последний раз мы виделись года три назад: я приехал в отпуск к бабке, в ставший для меня родным Константинов, и совершенно случайно встретил на дискотеке своего другана однокашника, выбравшегося на пару деньков к родственникам.

Понятное дело – покуролесили мы с ним слегка: пили гуляли, с кем то на пару дрались – уже и не помню подробностей, – вспоминали славные деньки минувшей курсантской поры…

В процессе общения я с удивлением узнал, что мой корешок, прослужив полгода в Зеленогорске, куда он попал по распределению после училища, уволился из войск и подался в рэкет. Удивлял не сам факт Вовкиного ренегатства: многие молодые офицеры, помыкавшись некоторое время без угла и средств к существованию, уходили из войск и пристраивались куда получше – в том числе и в рэкет. Однако в училище Володя Кротовский имел непоколебимую репутацию ярого борца за справедливость и чуть ли не фаната правопорядка. И вот – нате вам!

Тогда, три года назад, новоиспеченный рэкетир настойчиво звал меня к себе, суля золотые горы и аргументированно убеждал, что, рискуя жизнью на своей лихой службе за жалкие гроши, я выгляжу по меньшей мере странно. Поспорив немного по поводу основополагающих пунктов наших столь различных жизненных позиций, мы обменялись адресами и расстались. И даже переписывались до недавнего времени…

Бессонной ночью накануне побега я тщательно рассчитал и взвесил все детали предстоящей акции, обдумал каждую мелочь – как привык это делать за последние пять лет в процессе подготовки к операциям – и пришел к выводу, что, помимо Кротовского, никто более не тянет на роль ключевой фигуры в успешной реализации моего плана.

План был простой и скромный: легализоваться после побега, найти себе временное пристанище, реализовать пол – «лимона» баксов, экспроприированных у Абдуллы (упокой, Аллах, его душу!), а затем не спеша набрать и экипировать небольшой отряд отчаянных парней, годных для диверсионной работы, которым в этой жизни терять уже нечего.

Будучи в розыске, с моей стороны было бы по меньшей мере неостроумно заявиться к матери, которая вот уже пятнадцать лет живет отдельной семьей с отчимом и совместными чадами, или к бабке, воспитавшей меня.