Вот и Гарвей отличался невероятной любознательностью, причем интересовали его не только сердца, артерии и вены. Так, к примеру, его занимало происхождение и назначение гигантского комплекса Стонхендж, и он регулярно проводил раскопки у подножия древних каменных сооружений. Еще больше его волновало эмбриональное развитие животных, и потому он постоянно производил вскрытия представителей разных видов фауны.

Но Левенгук, похоже, был еще более любознательным, чем Гарвей. Под своим микроскопом он изучал не только дождевую воду. Он исследовал и описал язык свиньи, конский навоз, хрусталик глаза кита, глаз мухи, а еще состав своей собственной крови, семенной жидкости и даже зубного налета.

Как мы уже упоминали, Эдварда Дженнера в равной степени занимали причины развития стенокардии и жизнедеятельность кукушат. Вспомним, что в Королевское общество его приняли не за открытие метода вакцинации, а за наблюдения за образом жизни и описание анатомии кукушки.

И что, если не любознательность, подтолкнуло Кроуфорда Лонга заняться изучением эфира, надышавшись которым он умудрился серьезно пораниться, но не испытал при этом боли?

А Рентген никогда не открыл бы Х-лучи, если бы не захотел узнать, почему маленький экран, покрытый платиноцианидом бария и лежащий на расстоянии ярда от трубки Крукса, вдруг засветился зеленовато-желтым светом.

Если бы Росс Гаррисон не заинтересовался процессом роста и удлинения нерва, он бы никогда не догадался поместить живой нерв в лимфу, в результате чего и был открыт способ выращивания культур тканей.

Факт развития атеросклероза в артериях кроликов или морских свинок, получающих в пищу яичные желтки, не был секретом для ученых. Однако только любознательность заставила Николая Аничкова заняться поисками химического составляющего желтка, ответственного за развитие болезни.

Не будь Флеминг таким любознательным, он, вернувшись из отпуска и увидев, что в одной из чашек Петри разрослись не только бактерии, но и какая-то желтоватая плесень, просто выбросил бы содержимое этой чашки. Однако он заметил, что рядом с плесенью рост бактерий прекратился, и, проведя соответствующие исследования, открыл антибиотическую силу пенициллина.

Личное знакомство связывало нас лишь с одним из описанных в этой книге ученых — с Морисом Уилкинсом. Мы беседовали с ним на протяжении долгих часов, и он оказался настолько любезным, что прислал нам наброски первых глав своих мемуаров. Может быть, его любознательность не распространялась на столь разнообразные сферы, как любознательность Дженнера или Гарвея, но ее хватило на то, чтобы подробно расспрашивать нас не только о нашей научной деятельности, но и о наших семьях.

Конечно, наши десять героев отличались друг от друга и по мощи таланта, и по степени любознательности, но всех их объединяли умение наблюдать и настойчивость при экспериментировании, приведшие к замечательным открытиям. Отметим при этом интересный факт: совершив эти открытия, многие из них обратились к деятельности совершенно иного рода: это случилось с Везалием после выхода в свет «Фабрики», с Рентгеном после открытия Х-лучей, с Флемингом после обнаружения антибактериальных свойств пенициллина.

Хотя все десять исследователей были женаты и у большинства из них были дети, самую горячую страсть все они испытывали к науке. Ради этой своей возлюбленной они зачастую пренебрегали и женами, и даже детьми, хотя, несомненно, испытывали к ним самые добрые чувства. Дети наших героев не достигли даже средних высот ни в одном роде деятельности.

Все десять наших героев, за исключением, может быть, Гаррисона, жаждали прославиться. За шесть лет до публикации «Фабрики» в 1543 году Везалий всячески стремился добиться известности и получить должность придворного врача, а четыре века спустя Флеминг и Уилкинс мечтали получить Нобелевскую премию.

Однако, добиваясь признания и славы, ни один из десяти наших героев не гнался за деньгами.