Четвёртого он назвал молокососом, который и комара без нянек на собственной щеке не прихлопнет. Молодой парень и не попытался оспорить такое обидное утверждение, выглядел он хуже всех, форма свисала с него клочьями, открывая посиневшее, исцарапанное тело. Хотя само тело просматривалось отменными спортивными формами.

На Пятого полетели обидные, вульгарные словечки: «экстрасенс недоделанный – на горшке сделанный!», «да такого колдуна – все имели с бодуна!» и «наш штатный садомазохист-неудачник». Похоже, самому озлобленному принцу, мнящему себя колдуном, и в тестовых тоннелях не удалось избавиться от насылаемой на него боли.

Досталось и Шестому унижений, несмотря на его отменную физическую подготовку и несомненно все пробивающую, сокрушительную мощь. Сержант его обозвал тупым, примитивным, наивным слюнтяем, который толком не разбирается в обстановке и только умеет, что бегать со штангой по горам да кормить своим безразмерным телом голодных птичек. Похоже, самому сильному воину в десятке не хватало капельки цинизма, моральной стойкости да более чёткого осознания действительности.

На Седьмого, самого юного из всех, Эйро и времени терять не стал. Только с досадой махнул рукой, выдавая приговор: «Тряпка и бездарь!» Хотя недавние события в столовой, когда Седьмой попытался помочь Пятому в отражении болевой атаки, – вызывали к парню определённое уважение. Видимо, некий стальной стержень в характере имелся, только в остальном он никак не соответствовал необходимым критериям проведённых тестов.

Восьмой был обозван «старым перделем номер два!», которому больше ничего не остаётся, как сидеть на мягкой травке да нянчить сопливых внуков. Мол, всё равно больше никакого толка не будет, так и отдаст концы от преждевременно наступившей старости. Ну разве что успеет дать заработать скульпторам, чтобы те наклепали как можно больше статуй с его никчемной фигуры.

Девятому был задан вопрос:

– Придурок, тебе нравится уступать и быть побеждённым?

– Нет, господин сержант! – ответил индус и быстро продолжил: – Когда обстоятельства против меня, я стараюсь не расходовать силы даром.

– Оп-па! Да ты обезбашенный демагог, оказывается! Поэтому так и издохнешь: полный сил и чувства собственного самоудовлетворения! Но учти, твоя смерть – это и возможная гибель твоих товарищей. Так что придётся тебе научиться сражаться до самой последней капельки собственного упорства, идти до последнего шага, а перед тем как упасть, сделать ещё один шаг. Что тебе требуется – так это пересмотреть свои дурацкие, вбитые тебе с детства извращенные понятия духовности. Ничего… мы ещё за тебя поборемся!

Затем шагнул вправо и замер, с кривой ухмылкой рассматривая Фредерика Астаахарского. Так и казалось, что сейчас он осыплет последнего в строю принца потоком грязных оскорблений или низменных инсинуаций. Землянин даже дышать перестал, настраиваясь на самое худшее и мысленно прикидывая, как бы ему заехать противному сержанту в скулу.

«Вряд ли успею… хотя стоит очень близко! – думал он. – Но если успею, можно будет и вытерпеть наказание «троечка». Удовольствие вырубить этого козла – того стоит!..»

И тут случилось недоразумение, сродни чуду. Горлопан, ни слова не сказав, повернулся и двинулся к середине строя. Чему удивились, без сомнения, буквально все. Даже Первому нанесли оскорбление, высмеяв его испачканные в глине бакенбарды, пусть и не ругая при этом. А вот Десятому ни слова не сказать? Это к чему? К худу или к добру?

Сержант, сложив руки за спиной, пустился опять в философствования:

– Уже раз вам говорил на эту тему, но повторюсь, пусть и другими словами.