Слушая сплетницу, Зина дала уговорить себя на четыре сорта различных мясных изделий, по триста граммов каждого.

— Так вот, он мясо продавал… Знаешь, сизое, как свёкла, крашеное, наверное. Магазинчик хоть и около деревни, но на трассе поставил. Да и правильно! Наши-то, деревенские, у него не покупали, а городские — кто мимо едет — останавливались.

— Ну и что в этом плохого? Живёт человек, скотину разводит, мясом торгует, — медленно проговорила Зина.

— Да, слышь, не водилось у него никакой скотины!

— А вы откуда знаете?

— Он когда своё поместье куму продал, мы ходили смотреть… Так вот, не было там ни хлевов, ни свинарников. Больше скажу: даже не пахло скотиной-то, ни кучки помётной или навозной… Вот так вот!

Потом, глядя в посерьёзневшее лицо покупательницы, спохватилась.

— Ты, девка, не думай, у меня всё своё! Давай, ступай! Сальтисон! Колбаски! Сало! — снова закричала в толпу продавщица…

Зинуля с удовольствием бродила по шумной ярмарке, наполняя сумку покупками.

Посмотрела несколько выступлений танцевальных фольклорных коллективов, послушала народные песни. От души посмеялась, когда ведущий — круглый толстячок, буквально выкатившийся на сцену, — объявил конкурс частушек.

Что тут началось!

Бойкие старушки, одна за другой, залихватски выкрикивали в трескучий микрофон такие куплеты, что батюшка Серафим — священник местной церкви — несколько раз перекрестился и отошёл подальше.

Толпа просто зашлась хохотом, когда морщинистая горбатенькая певунья, откашлявшись и хитро прищурившись, пропела:

— Молодец, бабка Нюра! — загалдели вокруг. — Эй, конферансье, приз в студию! Приз бабе Нюре!

Толстячок не растерялся и, сбегав за кулисы, вручил победительнице бутылку шампанского.

Тут старушка, держа подарок в руке, снова приникла к микрофону:

— Ужас и кошмар! — раздался над ухом Князевой голос Оксаны. — Интеллигентные люди не должны слушать такую мерзость! — помолчав, добавила она, ожидая поддержки от соседки.

— Почему мерзость? Народное творчество! — заступилась та за бабу Нюру.

— Не знаю… Лучше бы читали Пушкина или Есенина… — презрительно окинув взглядом собравшихся у эстрады односельчан, резюмировала Липкина.

— Как хорошо, что вы любите Пушкина, — Зина хитро улыбнулась и громко, с выражением продекламировала:

— Есенина будете слушать? — закончив, уточнила она.

— Извините, тороплюсь… Надо Валеру искать… Отстал где-то. Мы ведь курочек купили, теперь нужно с кормами определиться. Химическую гадость — что везде продаётся! — я им давать не позволю, они у меня будут только натуральное кушать. Зерно Валера достанет, а мясокостную муку станем брать в магазине у Лыкова. Я договорилась, будут специально для нас готовить, — важно сообщила соседка, умело «съехав» с темы о Есенине.

— Понимаю! — сочувственно произнесла Зиночка. — Вы теперь вся в хлопотах. Но если вдруг захотите подискутировать о русской поэзии — милости прошу!

На выходе Зинаида заметила ряды с птицей и яйцами. Вспомнила, что ещё не завтракала. Так захотелось горячей яичницы с колбасками фермерши Дудкиной, что Зина, не раздумывая, свернула к длинному прилавку.

Бойкие торговки расхваливали яйца, демонстрируя их покупателям. И только одна скромно стояла в сторонке с двумя плетёными корзинками, накрытыми белоснежной марлей.

Зина решительно двинулась именно к ней.