Подняв камень, Паук призвал свои паучьи отряды к новой атаке. Но помедлил. Было что-то знакомое в окруженном светлячками силуэте. На голове у новоприбывшего красовалась зеленая фетровая шляпа с широкими полями.

Грэхем Хорикс прикончил полбутылки рома, который нашел на кухне. Ром он открыл, так как не испытывал ни малейшего желания спускаться в винный погреб и так как решил, что им напьется гораздо скорее, чем вином. К несчастью, этого не произошло. Ром не принес вообще никакой отрады, не говоря уже о том, что не притупил чувства, как на то надеялся Грэхем Хорикс. Он бродил по дому с бутылкой в одной руке и стаканом с жидкостью в другой, иногда отхлебывал из первой, иногда из второго. Проходя мимо зеркала, он увидел свое отражение: жалкий, встрепанный и потный.

— Приободрись, — сказал он вслух. — Наверное, обойдется. И в дурном можно найти хорошее. Дурное семя всегда даст всходы.

Ром почти закончился.

Он вернулся на кухню. Открыл несколько дверец, пошарил в шкафах, пока на одной полке за банками не нашел бутылку хереса. Грэхем Хорикс благодарно прижал ее к груди, словно это был очень маленький старый друг, недавно вернувшийся после многих лет, проведенных на море.

Отвернув пробку, он понюхал содержимое. Это было сладкое вино для готовки, но он выпил его как лимонад.

Разыскивая на кухне алкоголь, Грэхем Хорикс подмечал и другие вещи. Например, тут имелись ножи. Некоторые очень острые. В нижнем ящике была даже маленькая пила из нержавеющей стали. Грэхем Хорикс одобрил такую предусмотрительность: очень простое решение проблемы в подвале.

— Habeas corpus, — сказал он вслух. — Или habeas delicti. В общем, то ли одно, то ли другое. Нет тела, нет и преступления. Ergo. Quod erat demonstrandum.

Достав из кармана куртки пистолет, он положил его на кухонный стол. Вокруг расположил — как спицы колеса вокруг ступицы — кожи.

— Ну, не будем откладывать в долгий ящик, — сказал он тоном, который приберегал для ничего не смыслящих в финансах мальчиковых групп, когда уговаривал их подписать с ним контракт и обрести славу, но не заработанные деньги.

Три кухонных ножа он заткнул себе за пояс, пилу положил в карман куртки и с пистолетом в руке стал спускаться по лестнице в подвал. Там зажег свет, моргая, посмотрел на винные бутылки (каждая лежит на боку в отведенной ей ячейке, каждая покрыта тонким слоем пыли) и через несколько шагов оказался перед железной дверью в ледник.

— Так, — крикнул он. — Думаю, вы будете рады услышать, что я не собираюсь причинять вам вред. Сейчас я вас обеих выпущу. Ошибочка вышла, но сейчас все уладилось. Я на вас зла не держу. Нет смысла рыдать над пролитым молоком. Встаньте у дальней стены. Примите ту же позу, что и в прошлый раз. И без глупостей.

Отодвигая засовы, он подумал, как хорошо, что для людей с пистолетами придумали сколько клише. От этого Грэхем Хорикс чувствовал свою сопричастность великому братству: бок о бок с ним стояли Богарт и Кэгни, и все те, кто орет друг на друга в сериале «Копы».

Включив свет, он потянул на себя дверь. У дальней стены спиной к нему стояла мама Рози. Когда он переступил порог, она задрала юбку и повиляла перед ним на удивление костлявым загорелым задом.

У Грэхема Хорикса отвисла челюсть. В этот момент Рози с силой ударила ему по запястью куском ржавой цепи, выбив из руки пистолет, который отлетел к стене.

С пылом и меткостью женщины много моложе ее лет мама Рози ударила Грэхема Хорикса носком туфли в пах, а когда он, согнувшись пополам, схватился за ушибленное место и стал издавать звуки такой высоты, какую слышат только собаки и летучие мыши, Рози с мамой выбежали из ледника. Навалившись на дверь, они закрыли ее, и Рози задвинула один засов.