Изменить размер шрифта - +

   - Вот что говорит Сталин о народе: "Людей надо заботливо и  внимательно
выращивать, как садовник выращивает облюбованное плодовое дерево".
   - Кавказская цветистость, - снова перебила  его  Лидия  Григорьевна,  -
"садовник", "дерево". Сколько миллионов  этих  "деревьев"  он  вырубил  на
селе, сколько миллионов погибли с голода? Вы _его_ не знаете,  а  я  знаю.
Много лет видела вот так, как вижу вас сейчас.  Люди,  жизни  -  для  него
ничто, он хуже уголовника, кого угодно убьет, если понадобится. Он  актер,
может сыграть любую роль. Сейчас он говорит о  людях,  льстит  народу  Так
поступали все  тираны.  Умный  тиран  всегда  льстит  народу,  на  словах,
конечно, а на деле он его уничтожает.  Такие  мысли  не  приходили  вам  в
голову?
   Да, такие мысли приходили Саше в голову  и  не  могли  не  прийти.  Но,
вчитываясь в  речи  Сталина,  он  стремился  понять  этого  человека  сам,
по-своему, а не так, как представляла его Лидия  Григорьевна,  пронизанная
ненавистью к нему.
   - Молчите?
   Она насмешливо оглядела Сашу, задержала взгляд на обшлагах его брюк.
   - Что же вы ходите в таких обтрепанных брюках?
   Саша покраснел. Брюки были единственные, и в  Москве  у  него  не  было
запасных брюк, только костюм, который подарил Марк.
   - Я обстригаю бахрому ножницами.
   - Остроумно... Посидите за занавеской, я приведу в порядок ваши брюки.
   Тон был, как всегда, категоричный.
   Потом Лидия Григорьевна протянула ему подшитые брюки.
   - Одевайтесь!
   Он оделся, вышел из-за занавески.
   Тарасик все сидел на прежнем месте, играл деревяшкой.
   - Тарасик, - сказал Саша, - пойдем на улицу, погуляем.
   Тарасик вопросительно посмотрел на Лидию Григорьевну.
   - Иди, - сказала Лидия Григорьевна, - сидишь целыми днями дома, иди!
   Она одела Тарасика, перевязала его платком крест-накрест, хотя было уже
не так холодно, и они с Сашей вышли на улицу, пошли к Ангаре.
   Мальчик шел рядом с ним, серьезный, молчаливый, маленький, неуклюжий  в
перевязанном крест-накрест платке.
   - Сколько тебе лет? - спросил Саша.
   - Не знаю... семь, однако.
   - Значит, знаешь. Читать умеешь?
   - Не.
   - Буквы знаешь?
   - Знаю.
   - А стихи?
   - Не.
   - А тебе мама стихи читает?
   - Читает.
   - Какие?
   - Не помню.
   - Хочешь, я тебе почитаю?
   - Хочу.
   Они стояли над Ангарой. Пригревало. Тарасик мотал головой,  видно,  ему
было жарко.
   Саша ослабил узел платка.
   - Лучше?
   - Ага.
   Тарасик вынул руки из рукавиц, они висели на шнурке.
   Саша взял его руку.
   - Не замерзнешь?
   Теплота маленькой, слабой детской ручки  пронзила  его.  Он  присел  на
корточки, взял ладони Тарасика в свои ладони.
   - Тепло?
   - Тепло.
   Мальчик смотрел на него серьезно. Саша подумал, что  Тарасик,  наверно,
никогда не смеялся.
Быстрый переход