|
Лето смотрел со скалы вниз на зеленый оазис сиетча. Теперь, в сумерках, все было серым, но мальчик знал форму и цвета оазиса: медно-красные, золотистые, красные, желтые и рыжие окаймляли скалы по границе зеленых насаждений. За границей скал широким поясом раскинулись разлагающиеся остатки жизни Арракина, убитой привезенными неведомо откуда растениями и избытком воды. Теперь этот пояс был границей Пустыни. Ганима заговорила. — Я готова, мы можем начинать. — Да, будь все проклято! — он шагнул вперед, коснулся руки сестры, чтобы смягчить грубость. — Пожалуйста, Гани, спой песню. Мне будет легче. Ганима подошла к брату, обняла его левой рукой за пояс, глубоко вдохнула и прочистила горло. Ясным и звонким голосом она запела песню, которую мать часто пела отцу: Я отплачу тебе за тот подарок, что ты мне дал; Я окроплю тебя сладкой водой. Воцарится жизнь в этом тихом месте: Любовь моя, ты будешь жить во дворце, Враги твои обратятся в ничто. Мы пройдем вместе тот путь, Что проторила для нас любовь. Я укажу тебе верный путь, Ведь тот дворец — моя любовь к тебе… Тишина Пустыни, в которой даже шепот казался криком, чистый голос Ганимы возымели магическое действие на Лето — мальчику показалось, что он погружается в неведомые глубины, становясь своим отцом, чья память расстилала перед его взором ковер прошлого бытия. На краткий миг я должен стать Паулем , сказал себе Лето. — Рядом со мной не Гани; это моя возлюбленная Чани, чьи мудрые советы не раз спасали нас обоих. Ганима, со своей стороны, с пугающей легкостью приняла маску своей матери. Женщинам такое перевоплощение дается легче, чем мужчинам, но таит гораздо большую опасность. В голосе Ганимы появилась ласковая хрипотца. — Посмотри туда, любимый! Первая луна заливала Пустыню призрачным светом, а по небу протянулся оранжевый огненный шлейф. Корабль, доставивший на Арракис госпожу Джессику, улетал к далеким созвездиям с грузом дурманящей приправы. Ранящее душу воспоминание пронзило сердце мальчика, ласковыми колокольчиками зазвучало в его голове. В какое-то мгновение Лето почувствовал себя герцогом Джессики. В груди заныло от любви и боли. Я должен быть Паулем , напомнил он себе. Трансформация обрушилась на Лето своей пугающей двойственностью. Было похоже, что он превратился в темный экран, на который был спроецирован образ отца. Мальчик одновременно чувствовал свою и отцовскую плоть — этот дуализм грозил раздавить. — Помоги мне, отец, — прошептал Лето. По изображению прошла мимолетная рябь, и вот уже в сознании Лето возникло другое впечатление, при этом его собственное «я» стояло в стороне, наблюдая за происходящим. — Мое последнее видение еще не прошло, — сказал Лето голосом Пауля и повернулся к Ганиме. — Ты знаешь, что я видел в последний раз? Ганима коснулась рукой его щеки. — Ты пошел в Пустыню умирать, любимый? Ты это сделал? — Может быть, я действительно пошел умирать, но то видение… Разве это не было достаточным основанием для того, чтобы остаться жить? — Даже слепым? — Даже слепым. — Куда ты мог уйти? Отец судорожно вздохнул. — В Якуруту. — Мой возлюбленный, — слезы заструились по щекам Ганимы. — Муад'Диб, герой, должен быть низвержен, иначе это дитя не сможет вырвать нас из хаоса. — Золотой Путь, — сказала Ганима. — Это нехорошее видение. — Это единственно возможное видение. — Алия потерпела неудачу тогда… — Совершеннейшую. Ты же видела запись. — Твоя мать вернулась слишком поздно, — на детском личике девочки появилось мудрое выражение Чани. |
