Судья сообщил ему, что он должен будет предстать перед судом семнадцатого мая, а если он не явится, залог будет аннулирован и конфискован, а на его имя будет выписан ордер на арест. Он спросил, понял или нет Малони это предупреждение, и Малони ответил, что все полностью понял. Очень хорошо, сказал судья, тогда вы освобождаетесь под залог в пятьсот долларов до семнадцатого мая, и постарайтесь до этого срока не попасть в какую-нибудь историю. Малони заверил его, что будет очень стараться, продолжая размышлять о пиджаке в библиотеке и о том, сколько билетов ему купить на Джобоун и как он потратит такие бешеные деньги плюс свой выигрыш на жизнь, полную романтических приключений где-нибудь в Монако или Рио-де-Жанейро, а может; даже в Джакарте. Когда он, как в тумане, двигался к обитой кожей двери зала, его нагнал Пэрсел.

— Спасибо вам огромное, мистер Пэрсел, — сказал Малони. — Я очень ценю вашу щедрость и доброту.

— Благодарите не меня, — сказал Пэрсел и придержал дверь, пропуская его вперед в мраморный холл.

— Кого же мне благодарить? — поинтересовался Малони и сразу увидел стоящего у окна К.

К, уже не был одет в грязное рванье, как накануне. Теперь на нем был тщательно отутюженный синий костюм. Он выглядел в высшей степени суровым, хотя и очень аккуратным, маленькая золотая булавка в виде буквы «К» по-прежнему сверкала в его галстуке. Он поманил Малони пальцем, и Малони решил, что не имеет смысла спорить с ним сейчас, тем более что пиджак Пэрсела очень выразительно оттопыривался слева, причиной чего не мог быть бумажник: Малони помнил, что он держал бумажник в заднем кармане брюк. Не мог он забыть и того, что К, лично продырявил его любимую кремовую рубашку, чего он никогда не сможет ему простить. Кто-то, кажется, Файнштейн, однажды посоветовал ему никогда не спорить с людьми, у которых имеется оружие, поэтому Малони решил просто поболтать и отчаянно пытался придумать, с чего завязать беседу, которая помогла бы стереть слишком зловещее выражение с лица К. Пэрсел тоже уже не выглядел добрым приятелем, пришедшим на помощь попавшему в беду другу.

— Я слышал, что вы погибли, — наконец сказал Малони.

— Нет, я выжил, — уверил его К.

— Да, вижу.

— Вот так. в своей шахте. Проигнорировав присутствие среди пассажиров нескольких дам, он первым выскочил из лифта, как только двери начали раздвигаться, и поспешил к выходу. Он не оглядывался, пока не достиг угла Леонард-стрит, и тогда увидел К, и Пэрсела, торопливо сбегавшего по лестнице Здания суда. «Лошади на треке! — сказал он про себя, подражая Фрэдди Капоселла. — Приближается время старта!» Он глубоко вздохнул, произнес вслух: «Марш!» — и побежал.

Денек был вполне подходящим для бега.

Если уж человеку приходится бежать, думал Малони, трудно желать лучшей погоды. Он вспомнил, как однажды ночью ловил голубых крабов на пристани в Файе-Айленд. Ирэн освещала крабов фонариком, а он совком собирал их в сеть, и они продолжали это восхитительное занятие, пока не начался дождь. В ту ночь им пришлось убегать, потому что дождь обрушился на них сплошным стремительным потоком и они испугались, что утонут, если останутся на пристани. Дом, который они сняли на август, находился в самом конце длинного настила из досок, проложенного по берегу, оба были босиком и боялись насажать заноз, оба были одеты слишком легко для такого ливня с грозой: когда они собирались ловить крабов, небо было совершенно чистым, только луна и звезды. Тем не менее они мчались под хлещущим по спинам дождем и за минуту промокли до нитки.

И тогда сразу не стало смысла спасаться бегством, все равно с них и так уж ручьями стекала вода. Ну и черт с ним, сказали они, взялись за руки и медленно пошли по настилу, они смеялись и пели, разбудили по меньшей мере двоих возмущенных их легкомыслием соседей, которые орали на них, требуя тишины, и тем самым разбудили еще нескольких.