Измученные шумом Додола, Марцана, Мать Сыра-Земля, Жива, Мокошь, Рожаницы, Суденицы и Лада — все вместе отправились в покои Перуна, дабы убедить его угомониться, ибо не спали уже почитай три ночи кряду. К ним присоединился Авсень — его любимицы лошади вели себя беспокойно, вздрагивая и раздувая ноздри при каждом новом ударе грома и вспышке молнии.

Перун поворчал-поворчал, выпустил оставшиеся пары и утих. Мысленно про себя он отметил, что непременно запрёт ослушавшихся членов рода и дочерей за семью замками и семью печатями, как только они вернутся.

Тем временем Таруса доживала свои последние дни в родовом чертоге. Славяне давно ей не поклонялись, ирийка давно не получала приток Ваттена. Постепенно Таруса состарилась, подобно простой смертной, и теперь ощущала приближение смерти.

Подле неё собрались Марцана, Жива, Мокошь, Суденицы и Рожаницы. Хоть они уже давно понимали, что смерть Тарусы неизбежна, всё равно им было очень горько от вида умирающей соплеменницы.

«И такое будущее ждёт нас всех, если мы будем бездействовать, — мрачно отметила про себя Жива. — И почему только главы родов ведут себя как бараны, не хотят преступать устаревшие законы?»

Живу раздирали противоречивые чувства: она злилась на Триглава и в то же время хотела плакать. Она представила, что и ей перестанут поклоняться. И поток Ваттена иссякнет — она состарится, также как и Таруса, покроется морщинами, одряхлеет и поседеет… А потом и вовсе умрёт.

Жива невольно всхлипнула, на глазах на вернулись слёзы. Мокошь попыталась её успокоить. Жива припала к плечу соплеменницы и разрыдалась в голос, понимая всю безвыходность положения.

Когда Таруса поняла, что смерть уже совсем близко, она жестом подозвала к себе Мокошь.

— Открой сундук, — жестом указала Таруса в сторону стены, — и достань из него ларец…

Мокошь удивилась, но исполнила волю умирающей. Открыв сундук, она извлекла из него ларец и приблизилась к ложу Тарусы.

— В этом ларце ключ от хранилища чертога, в котором уже почти тысячелетие стоят два Рарога, рассчитанные чтобы каждым из них управлял лишь один ириец, — едва слышно пролепетала умирающая.

Мокошь и другие присутствующие в комнате ирийки с удивлением воззрилась на неё.

— Воспользуйтесь Рарогами, как считаете нужным… — была последняя воля Тарусы и она испустила дух.

Жива, Рожаницы и Суденицы пообещали позаботиться о её погребальном костре. Мокошь и Марцана, несмотря на скорбь, бросились в хранилище и вывели Рарогов на волю. Несмотря на то, что «огненными птицами» пользовались почти тысячелетие назад, их механизмы пришли в движение, а при помощи магического заклинания они без труда поднялись в воздух. Богини были преисполнены решимости помочь славянам противостоять закованным в железные латы саксонцам.

Узнав об этом, Перун снова разъярился. Теперь и Марцана, последняя дочь сбежала! Едва ли Додола могла успокоить его. Громовержец бросился в родовое хранилище, в котором стояла его золотая колесница, запряжённая золотыми механическими конями. Он вывел её на городскую площадь, механизмы на первый взгляд работали исправно. Но при помощи магического заклинания колесница в небеса не поднялась — разъярённый Перун гонял на ней по городу, из-под колёс летели искры в разные стороны. Обитатели Радогоша от страха перед гневом громовержца заперлись в родовых чертогах.

Велес, чтобы хоть как-то обрести душевный покой, уединился в своих покоях и заткнул уши мхом. Тотчас сел за массивный дубовый стол (заваленный потемневшими от времени свитками) и начал без устали строчить гусиным пером по отбеленному пергаменту, обмакивая его в серебряную чернильницу, наполненную соком из чернильных грибов.