– Что ты делаешь? – спрашивает Шельда. Очень спокойно, равнодушно.

Чтобы ответить, нужно хоть как то справиться с дыханием, нужно вдохнуть.

Окончательно сползти на пол, сесть, опираясь спиной о кровать. Ничего, Шельда подождет.

– Чайник закипел, – говорит Хёд. – Я хочу снять его.

– Чайник? Он тебе мешает? Почему ты просто не позвал меня?

– Ты думаешь, я могу кричать громче, чем он свистит?

Тихий смешок.

Шаги. Слышно, как Шельда идет… мягкие шаги, женские… шуршит юбка. Переступает что то… Там ступенька? Надо запомнить. Слышно, как снимает чайник с огня, ставит на стол.

От внезапной тишины закладывает уши.

– Тебе не стоит вставать, – говорит Шельда.

– Почему?

– Ты очень слаб, – говорит Шельда. – Будет только хуже.

– Хуже? – Хёд тихо смеется, и от этого смеха накатывает кашель. И вместе с кашлем подступает тошнота, скручивает… хорошо хоть в желудке ничего нет. – Прости, – говорит он, справившись, отсмеявшись, утерев рот тыльной стороной ладони. – Смешно…

Пытается отдышаться.

Слышит, как Шельда подходит. Останавливается рядом, в нескольких шагах, разглядывает его.

– Ты всерьез рассчитывал дойти?

Хёд поднимает голову к ней. Он не видит, но все равно поворачивается, по привычке.

– Я всерьез рассчитываю уйти отсюда, – говорит он. – Так быстро, как только смогу. И почему бы не начать с того, чтобы добраться до чайника?

– Уйти? И куда ты пойдешь?

– Домой, – говорит он.

– Домой? – удивляется Шельда. – Ты ведь не помнишь, кто ты такой и откуда? Где твой дом?

– Не помню, – послушно соглашается он. – Но мой дом точно не здесь.

Он и так задержался на три месяца. Дома его считают погибшим? Эрлин уже не ждет его?

Он должен вернуться…

Сейчас… подтягивает ногу под себя, с усилием переворачивается, становясь на колени. Приподнимается. Наваливается грудью на кровать, заползает, втаскивает себя руками, падая лицом в край подушки. Кое как, из последних сил, перекатывается на спину.

В ушах звенит.

От пота мокрые даже ладони.

Шельда смотрит.

– Тебе надо поесть, – наконец, говорит она. – У меня недавно сварился бульон, я сейчас принесу.

Уходит в глубину дома, куда то во тьму, на кухню. Гремит чем то. Достает посуду, снимает крышку, наливает. Хёд пытается сесть, привалившись к стене.

– Я налила в кружку, – говорит Шельда, возвращаясь. – Так тебе будет удобнее. Только подожди пока, очень горячий.

Поправляет табуретку у кровати, ставит кружку на нее.

– Спасибо, – говорит Хёд.

В животе урчит от запаха еды. Вчера, когда очнулся, Шельда давала ему только какой то отвар, густой и горький, сказала, что поможет восстановить силы. И немного кислого молока потом. А сейчас – бульон пахнет просто умопомрачительно, ждать невозможно.

Хёд протягивает руку, пытается нащупать… осторожно, чтобы не задеть, не уронить. Берет. Кружка тяжелая, руки от такого веса чуть подрагивают, приходится держать двумя… но с этим еще удается справиться. Горячая… Осторожно, обжигаясь, сделать маленький глоток.

И снова накатывает кашель. Кружка прыгает в руках, брызги…

Шельда успевает перехватить, отобрать. Но Хёд все равно успевает обжечь пальцы. Облизывает, потом вытирает об одеяло. Жирный бульон, страшно вкусный.

Вдох выдох… надо собраться… спокойно.

– Я помогу, – говорит Шельда.