Когда трое пассажиров уже заняли три лучших места впереди, готовые предаться водянисто-серой дороге, стиснутой и только что не сплюснутой со всех сторон сочной зеленью, тут и появились остальные четверо — стоп, но один лишний, — ничего, в тесноте да не в обиде. В отпуске люди наглеют, чего дома бы им никто не позволил. Молодой человек заранее не записался, а хочет поехать. Две другие, явно мать и дочь, причём и дочь уже не самая младшая, тоже не хотят ни отказаться от поездки, ни разлучиться. К тому ж старушка хочет непременно сидеть впереди. Но это не выходит. Зато входят, наконец, все, потеснившись. Не такие уж мы и толстые, шутят экскурсанты. Им приятно быть в компании. В воздухе разлита таинственная сага о том, что впереди чудесный день и что люди хотят что-то познать, чтобы лишний раз убедиться в своей принадлежности к этому миру.
Прошло уже некоторое время, а солнце поднялось невысоко и переводит дух перед обедом, зато машина, гляжу, поднимается медленно в гору, всё выше, и выше, и выше стремительный взмах наших крыл. За бортом, кажется, тепло. Люди на велосипедах показывают свои тела. Змея дороги извивается, как живая. Горная панорама раскрывается здесь, в так называемых Нижних Альпах, во всей своей красе, вершины выступают вперёд и туг же тонут в солнце, убаюкивающе урчит мотор. Добрались до перевала, и теперь всё покатится по наклонной плоскости. Ливни лета, поплясавшие здесь вдоволь, часть дороги унесли с собой, стянули в реку. Красивые красно-бело-красные пластиковые ленты натянуты между столбиками там и сям, где размыло асфальт: осторожно, водители и другие участники дорожного движения! Ткм, где раньше была прочная обочина и всегда можно было разъехаться, если навстречу попадался грузовик, теперь всё разъехалось, край обвалился, и на боку дороги зияет рваная рана. И не надо погружать туда копьё, чтоб убедиться, что рана настоящая. То и дело попадаются знаки ограничения скорости, здесь велено ползти. 1Ълос из города Халле-на-Заале на чужеродном немецком требует придерживаться запрета, древние страхи дрожат в лапках у этой женщины, но в здешних краях не так строго придерживаются запретов властей, которые нас поедом едят, лишая последней радости. Начальство здесь считается врагом, с которым полагается бороться. Поэтому мы едем шестьдесят, уж как-нибудь проскочим! Но это же самое место решил проскочить и туристический автобус. Какая досада. Этот мастодонт, расписанный рекламой, здесь однозначно самый крупный зверь. Тому чудовищу, которое месяц назад откусило кусочек дороги и изрыгнуло его в ручей, нежданно-негаданно подан десерт, который оказался ненамного вкуснее. Не хватает гарнирных украшений, но ничего, мы их добавим: вот этот окровавленный жакет, к примеру, совсем неплох, а вон там слетевший с ноги башмак, — да, немного асимметрично, второго-то нет, второй по-прежнему плотно сидит на вывернутой стопе. А что там делает микроавтобус, почему он валяется на спине, как жук, опрокинутый пинком великана, задрав все четыре колеса, которые продолжают бессмысленно вертеться вхолостую? А вот лежат четыре личности, выброшенные из машины, — разумеется, были не пристёгнуты и теперь, как разноцветные кучки крема и взбитых сливок, украшают крутой склон, сбегающий к полноводному ручью, прихватив с собой обломки дороги, которые не успели убрать. Там и сям — вывороченные с корнем деревья, которые, правда, на счету у паводка. Вывернутый молодой человек, две подвернувшиеся женщины, старуха, вопящая, как грешница перед причастием, — быстро-быстро! — чтобы успеть издать ещё пару воплей, пока не свернулась лавочка уличной торговли людьми. Фигурки подломлены, руки воздеты, будто бедняги не то ликовали, не то шли сдаваться. Их перечёркивает горный ветерок. Колёса вертятся и вертятся. Шофёр зажат в кабине, руль впился ему в грудь, изо рта ещё слюнки текут, а выпить уже не придётся, его оторвали от стойки, за которой бармен, держа в руках полупустой сосуд его жизни, только приготовился налить. |