— Так-то лучше, — сказала она, потрепав Тоно по плечу. — Не огорчайся, с кем не бывает? Ты теперь всему должен учиться заново. Садись, друг мой, позволь поднести тебе чарку.

Все еще не пришедший в себя от изумления Тоно опустился на деревянную лавку. Бисерка забилась в дальний угол горницы и смотрела на Тоно — как? со страхом? с грустью? Он не мог понять, какие чувства девушка испытывала в эту минуту, но слышал ее взволнованное дыхание.

— Почему ты поселилась вместе с нею? — спросил он Елену.

— Андрей, твой отец и мой муж, ушел на войну. Вот я и пригласила Бисерку пожить в нашем доме, чтобы соблюсти приличия, да и помогать друг другу нужно. Она не замужем и… — Былая искренность между ними исчезла, и потому Елена не без смущения призналась, в чем было дело:

— Она живет в хорошей семье, здесь по соседству. Но старший сын хозяина начал на нее заглядываться, а это до добра не доводит.

— Рэкси, и это — ты? — невольно вырвалось у Тоно. — Вот тебе раз, а я-то к тебе первой решил прийти нынче ночью.

Елена вздохнула. Даже в тусклом желтоватом свете масляной лампы было видно, что она густо покраснела.

— Понимаю… Да помогут мне святые угодники не забывать, кто ты, и не стыдить тебя, но попытаться наставить на праведный путь.

Елена разлила мед по чаркам и поднесла одну из них Тоно.

— Отвергни плотские вожделения, Тоно, — сказала она, оставшись стоять.

— Здесь не Лири, и мы, слава Богу, уже не те, что были когда-то.

— О, здесь есть блудницы, — прошептала Бисерка, перекрестившись. И тут же снова сжалась в комок и быстро добавила:

— Не спрашивай, где они живут.

— Но среди нас, тех, кто был народом лири, ты не найдешь ни одной недостойной женщины, — сказала Елена, гордо вскинув голову. — Мы заново родились на свет. О, как я молилась, чтобы никогда никто из нашего рода не осквернил бы чистоту своей души, которую даровал нам Господь!

Елена помолчала, задумчиво глядя на Тоно, и добавила:

— Боюсь, это может случиться. Быть уверенным, что ведешь жизнь праведника — уже само по себе смертный грех, гордыня. Но с нами милость Господня, мы можем покаяться и искупить наши прегрешения. — Взгляд Елены вдруг стал острым и больно кольнул Тоно. — Тот, кому вздумается соблазнять нас, должен помнить, что мы прекрасно владеем оружием.

— Значит, вы помните свою прежнюю жизнь?

Елена кивнула.

— Помним, хотя все как бы окутано туманом, все — чужое, будто сон, долгий и яркий, но бессвязный. Теперь мы пробудились, пойми, Тоно.

Приняв крещение мы пробудились от наполовину животного существования к новой жизни, вечной жизни. — И вдруг она, когда-то такая же сильная, как Ванимен, заплакала:

— Это мгновенье, самое первое мгновенье обретения Бога… Только об одном я мечтаю, только одного хочу — чтобы этот миг вернулся ко мне на Небесах и длился вечно…

Полная луна уже озаряла небосвод на востоке, когда Тоно достиг леса.

Он быстро добрался до опушки, так как бежал кратчайшим путем через возделанные поля. Колосья хлестали его в отместку за то, что он топтал ниву. Стоял поздний ночной час, когда он наконец вырвался на свободу, сбросил у дверей дома Елены одежду, принадлежащую отцу, и побежал прочь не разбирая дороги.

Нет, женщины его не прокляли. В их мольбах была любовь и горячее желание, чтобы и он принял в дар бессмертную душу. И дело было не в том, что с Миивой и Рэкси произошла столь разительная перемена, и не в том, что их плоть, когда-то дарившая радость, теперь заключала в себе нечто более чуждое, чем то, что разделяло его и людей, кровных детей рода человеческого.