Все, кроме Нильса. Он поднялся на палубу и подошел к Эяне. Ее туника переливалась в лунном свете, свет озарял белос лицо, плечи и ноги девушки, блестел ва волнистых волосах. Лунный свет чисто омыл палубу и проложил дрожащую дорожку по легким волнам от белых бурунов пены возле борта корабля до самого горизонта. Волны мягко ударяли в корпус «Хернинга», и Нильс, стоя босиком на палубе, чувствовал их слабые толчки, поскольку, войдя в пролив, корабль замедлил ход и продвигался вперед очень осторожно и тихо. Бледно-бурый днем, парус при свете луны белел в вышине, словно заснеженная горная вершина. Скрипели снасти, шумел ветер и что-то невнятно и сбивчиво бормотали волны. Воздух был очень теплым, высоко-высоко в небесах мерцали звезды, терявшиеся в светлой мгла.

— Добрый вечер, — робко сказал Нильс.

Эяна улыбнулась, взглянув на смущенного паренька.

— Садись, посиди со мной, — предложила она.

— Вы… Вы позволите немного побыть с вами?

— Конечно, отчего же нет. Садись. — Эяна показала туда, где среди каких-то больших тяжелых предметов, размещенных вдоль обоих бортов, виднелись бухты канатов.

— Как жаль, что я не с братьями сейчас, не в море… Разгони мою тоску, Нильс.

— Вы… Вы очень любите море?

— А что, кроме моря, стоит любви? Тоно воспел море в стихах. Вряд ли я сумею пересказать его поэму по-датски, ну ладно, попробую. Играет оно и искрится в светлом сиянии солнца, в серебряном свете луны, под ливнем и ветром, и в тихий безветренный день. Чайки над волнами кружат, и кружится голова от нежности ласковых волн. В глубинах его золотисто-зеленых всюду покой и прохлада. Воды его плодородны, несметны богатства, обильны угодья. Морская стихия, кормилица щедрая мира, защитница и колыбель всего, что живого есть на Земле. А в сокровеннейших темных глубинах морских скрыта от света дневного страшная чудная тайна — лоно, родившее самое море. Дева и Матерь, Владычица сил волшебства примет однажды бренное тело мое… Нет, не то, — Эяна резко тряхнула головой. — Это невозможно перевести.

Наверное, когда ты размышляешь об огромных лросторах земли, о великом круговороте времен года, о… Марии, облаченной в одежды цвета небесной лазури… Может быть, тогда ты представляешь себе, как мы…

Ах, я и сама-то не знаю, что хочу сказать.

— Не верю я, не верю, что у вас нет души! — воскликнул Нильс.

Эяна только пожала плечами, от ее меланхолического настроения уже не осталось и следа.

— Говорят, наш род в давние времена жил в добром согласии с богами.

Так было всегда, с древнейших времен. Но мы никогда не поклонялись каким-нибудь божествам и никогда не устраивали богослужений, Хоть убей, не понимаю я этого. Зачем богу мясо жертвенных животных или золото, если он — бог? И какое ему дело до того, как мы живем? Разве наши обычаи и нравы имеют какое-то значение для божества? Неужели наше нытье и униженные мольбы могут хоть в малой степени повлиять на божественный промысел?

— Эяна, мне невыносима мысль, что после смерти ты обратишься в ничто, исчезнешь без следа. Это уму не постижимо. Прошу тебя, прими христианство!

— Ха! Уж скорее ты, Нильс, сможешь жить в море. Не в том смысле, что я возьму тебя в наше подводное царство. Отец знает волшебные заклинания, которые для этого необходимы, но ни мне, ни братьям они неизвестны.

Эяна положила руку на плечо Нильса. Юноша от волнения так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.

— А я бы с радостью забрала тебя к нам, Нильс, — печально продолжала Эяна.