Поначалу это не особенно обрадовало его. Случись это год назад, то никаких проблем – он был само благоразумие и спокойствие, но сейчас все было не так. Отели менялись, менялись люди, рядом с которыми приходится жить. Томас не помнил, когда это случилось, но как-то раз, проснувшись утром, он вышел на улицу и понял, что не обязан никому нравиться. Он все равно уедет. День, неделя, месяц – неважно. Даже если сестра найдет работу, то однажды настанет день и ему снова велят собирать вещи и привыкать ко всему новому. С тех пор Томас стал самым несносным и самым вредным ребенком на земле. Это было его идеей фикс – испортить жизнь всем, кто его окружает. Сестра – и та в какой-то момент начала испытывать на себе этот протест против постоянных переездов. Но злиться на сестру Томас долго не мог, поэтому быстро решил, что будет портить жизнь всем, кроме нее. К тому же она все равно редко бывает дома. Да и где их дом?!

Так что, приехав в отель Палермо, Томас решил, что и здесь они не задержатся надолго, и принялся за свое с удвоенной силой. Но потом Гвен пришла как-то ночью и сказала, что, скорее всего, они останутся и он пойдет в школу. Так что ему спешно пришлось налаживать со всеми отношения. Поэтому он и подошел сегодня к этой чокнутой парочке. Следил за ними, портил им жизнь, мучил их кошку, а сегодня проснулся и решил, что нужно как-то собраться с духом и попросить у них прощения. Хотя бы за кошку. Он планировал это все утро и весь день, убеждал себя, что это несложно, что нужно лишь начать, но когда осмелился подойти, когда заглянул им в глаза…

Томас поежился, соскочил с дивана и побежал проверять, закрыта ли дверь. Черная дверь. Томас вздрогнул, отдернул руку, словно дверная ручка была докрасна раскалена, попятился назад. «Что это? Это сон? Я сплю?» Он огляделся. Нет, кажется, это был не сон. Во сне все было черным. Во сне он не чувствовал своего тела, не слышал звуков. А здесь все было иначе. Даже телевизор работал, выдавая давно охрипшими динамиками крики какой-то девушки. «Значит, не сплю». Томас начал дышать. «Значит, это не сон».

Он вернулся на диван, но фильм ужасов, который он смотрел, перестал казаться страшным. Можно было попробовать выключить свет, но Томас боялся, что так он точно заснет и не дождется Гвен. Девушка на экране снова закричала. Выбравшееся из морской бездны чудовище протянуло через окно к ней свои щупальца. Томас устало зевнул. «Нет, бесплатное кабельное телевидение – это, несомненно, плюс, – решил он не без грусти. – Но если можно остаться и больше никуда не переезжать, то я готов жить и без кабельного телевидения». Девушка на экране закричала, зазвенели разбившиеся окна.

Томас зевнул, положил голову на спинку дивана. Веки стали тяжелыми. «Я не засну, – попытался он убедить себя. – Я просто так полежу, пока не придет Гвен или пока голова не станет снова легкой, как это бывает утром». Томас закрыл глаза, почувствовал, что засыпает, вскочил на диване, затряс головой, старательно вглядываясь в экран, просидел так пару минут и снова начал клониться набок.

Когда Гвен наконец-то пришла, он уже крепко спал. Электронные часы показывали половину двенадцатого. По телевизору транслировали документальный фильм о безумных мотоциклистах, которые сначала прыгали на мотоциклах через дюны и скалы, а затем наперебой хвастались друг перед другом, у кого из них больше всего переломов и шрамов.

Гвен осторожно села на диван, чтобы не разбудить брата, и какое-то время бездумно смотрела на экран, слушая рев мотоциклов и смех безумных гонщиков, затем подумала: «На кой черт я это смотрю?» – и выключила телевизор.