|
Вокруг мотофургона, завывая, носились наездники на манисах. Полуголые, загорелые дочерна дикари размахивали копьями, ящеры под ними шипели, разевая клыкастые пасти. Дикарей было около двух десятков, да несколько убитых либо тяжело раненных валялось на дороге. — Как поступим? — тревожно спросил Дуля. Втайне он все еще надеялся, что Леван сейчас плюнет и велит потихоньку убираться: кочевых-то многовато. — Палим из всех стволов и бежим к ним. — Леван покосился на Снулого; тот не спорил и послушно вскинул оружие. По крайней мере, хоть один не трусил. — Нападем, пока они не сообразили, что нас всего трое. Чем больше убьем сразу, тем меньше работы после. — Уже поднося приклад к плечу, он добавил: — Когда побежим, орите во всю мочь. Леван взял на прицел бойкого кочевника, который носился у самого кузова и норовил ткнуть копьем сквозь бойницу. Вот кочевник ухватил левой рукой ствол длинного ружья, высунувшийся из-за брони. Обжегшись, отдернул руку и взмахнул ладонью. манис под ним пригнулся и дернул башкой… Громыхнул карабин Снулого, Леван тоже выстрелил. Дикарь, в которого он метил, пошатнулся в седле и взвыл с новой силой — теперь уже не из азарта, а от боли. — А ну бей их! — заорал Леван, вскакивая. — Бей всех, чтобы не сбежали! Второй выстрел он сделал на бегу — и снова довольно удачно: его пуля свалила маниса под кочевым. — Бей! Бей! — орал Дуля. Глотка у него была луженая — натренировал голос, подгоняя рабов на прииске, где вечно стоит грохот и треск. Хотя кричал Дуля громче всех, легко перекрывая вой дикарей, держался он позади. Зато Снулый не отставал. Вдвоем Леван и Снулый сбежали по склону, дружно выпалили в упор, свалив еще пару кочевников. А те растерялись, когда их атаковал новый враг. Воспользовавшись замешательством дикарей, экипаж фургона сделал несколько удачных выстрелов. Магазин Леванова карабина был на четыре патрона, последним выстрелом он сбросил с маниса еще одного дикаря, потом схватил оружие за ствол, как дубинку, и смело бросился в самую гущу дикарей. Снулый задержался у обочины, дикарь ткнул в него копьем, охранник пригнулся, пропуская наконечник над плечом. Оказавшись между пропыленными манисовыми боками, Леван вращал над головой оружие и раздавал удары направо и налево, не заботясь, колотит приклад по дикарям или попадает в ящеров. При этом он, не смолкая, орал. Дикари сперва бросались на него, улюлюкали, пытались достать копьями, но едва глянув в побелевшие бешеные глаза Левана, мигом теряли задор. Когда доходило до драки, с Леваном творилось что-то странное: он не помнил себя и удержать его никто не мог. Он пер напролом и не щадил себя, зато и врагу доставалось. Благодаря этому качеству Леван когда-то выдвинулся среди людей Шарпана, и вот теперь он снова вошел в боевой раж. Снулый с Дулей остались где-то позади, приклад карабина угодил в пасть маниса, тот сомкнул челюсти, кроша твердое дерево, а Леван, развернувшись, налег на ствол, захрипел, напрягаясь, — и повалил в пыль ящера вместе с наездником. Полуголый тощий дикарь обрушился ему на плечи сзади — сиганул с манисовой спины. Леван выпустил намертво закушенный ящером карабин, одним широким движением отшвырнул врага. Перед ним возникло острие копья. Леван пригнулся, глянул в глаза противнику, ощерился и зарычал, как зверь. Копье в руках кочевого дрогнуло, Леван перехватил древко, но дикарь был крепкий, плечистый, силой он Левану не уступал. Они вдвоем упали на дорогу, манис скакнул в сторону, а на помощь кочевому кинулись двое соплеменников. Леван рычал, вертелся в облаке пыли под кучей полуголых тел, умудрился вцепиться зубами в грязную загорелую руку и вырвал кусок мяса. Кочевой заверещал, но не ослабил хватки. Тот, что напал первым, придавил коленом грудь Левана, выпрямился и занес нож из плавника катрана. Двое других прижимали руки поверженного противника к бокам. |
