|
Наконец она собралась с духом и, обогнув холм, поднялась по дальнему от фабрики склону. На вершину чуть ли не вползла — шла, согнувшись, укрываясь за столбом. Если со стороны построек кто смотрит, авось не приметит ее, мелкую. Добралась к вершине и присела позади столба. Распятый не шевелился и не издавал ни звука, как будто не слышал ее шагов. Йоля подождала немного и позвала: — Дядька Киря… Дядька, ты живой? Молчание. Йоля осторожно прокралась вокруг столба с неподвижным человеком. Киря обвис на окровавленных веревках, ноги разъехались в стороны, голова была опущена, глаза закрыты. — Дядька! — чуть громче позвала Йоля. Потом еще повысила голос: — Дядька Киря! Ну дядька же! Отзовись, пень старый! Ей только теперь стало по-настоящему страшно. Даже когда убегала от погони, даже когда корчилась в расселине — и тогда не трусила, как в этот миг. Тогда она считала, что осталась одна, и знала, что делать. А теперь… Только-только появилась надежда, что дядька живой, что он здесь, рядом, — и вот его снова нет, и снова она одна-одинешенька, и не на кого надеяться… Со страхом пришла злость, Йоля стала хлестать распятого по щекам, так что его голова замоталась из стороны в сторону. Киря хрипло вздохнул, открыл глаза и уставился на нее: — Ты? Сбежала, девка… — Его взгляд приобрел осмысленность. — Молодчина… Йоля, дочка, у тебя пистолет есть? Или нож хотя бы? — Есть, а как же, — буркнула Йоля, злясь на себя за то, что струсила, и за то, что слишком сильно лупила раненого. Она привстала на цыпочки и разрезала веревки, которыми были прикручены к доске запястья Кири. Он охнул и сполз по столбу. — Вставай, дядька, укрыться нужно… и пить охота. Есть тут вода где? Уже порядочно стемнело, и Йоля больше не опасалась, что ее разглядят снизу. Но и торчать на холме не было никакого резона. Киря неторопливо закатал рукав, открывая руку, оплетенную набухшими венами. — Вот здесь ножом режь, — попросил он. — Этак вот полосни. И помру спокойно. — Да ты рехнулся, старый! Вставай, дядька, бежим отсюда, пока никто не приметил, что тебя на месте нет! — Дочка у меня замуж вышла о прошлом сезоне, дитё ждет. Ты найди их, слышишь, — бормотал Киря, — передай, что помнил их, помирал и про них думал… — Не глупи, Киря! — Йоля едва не плакала от досады. Рехнулся ее напарник. — Вставай, да идем, пока темно, не видят нас! — Не уйду я с тобой, девка, здесь помру. Ноги мне переломали, видишь… Йоля опустила глаза — ноги Кири казались целыми, разве что брюки изодраны. — Они, когда с охраной и работниками схватились, рабы-то, так и поубивали всех к некрозу, — медленно и тихо говорил Киря, — страх-то в рабе всегда живет, даже когда раб с цепи вырвется. Пока охрана за место на мотоциклетке билась между собой да пока тебя гоняли, эти, с прииска, цепи-то разломали. А со страху не могли остановиться, хотя им живыми бы лучше охранников сохранить. Но страх — он к жестокости толкает, известное дело. Охранники уже и шевелиться перестали, а их ломами и кирками по двору так и размазывали. Даже замутило меня, хотя, кажется, ко всякому привычен. Тут и про меня припомнили. — Били сильно? — шмыгнув носом, спросила Йоля. — Не били вовсе, а ноги переломали. Бурят, старшо й у них, сказал: «Мы против тебя зла не имеем, а девка сбёгла, так мы это учиним, чтоб ты за ней не сбёг». Зло тут ни при чем, страха они передо мной не имели, потому и не били. Йоля только вздохнула. — Так что давай нож, — заключил дядька. — Вижу, тебе невмоготу меня резать, так я сам. Потом нож забирай и беги, скройся, а сюда больше не приходи. — Нет, дядька. |
