|
А Бумер проехал мимо. И дальше Вася видел: докатив до конца аллеи, лимузин повернул, двинулся в направлении салона-универсама, выполнил правый разворот и покатил вверх по подиуму, скрывшись на пару секунд за фасадом шоу-рума. Вася поморгал – тишина ушла, Танечка продолжала активно стонать. А Бумер появился снова: выкатил из-за фасада шоу-рума, блеснув отраженными огнями Третьего транспортного кольца, и двинулся по дебаркадеру в сторону пребывающего в ступоре городского партизана. Вася тихонечко заскулил, но роскошный BMW остановился у грузовых ворот. Если бы рот Васи открылся еще шире, нижняя половина лица просто бы отвалилась. Потому что грузовые ворота стали медленно открываться. Странная ассоциация промелькнула в Васином мозгу, Билибинская иллюстрация и возвращающаяся под утро Баба-Яга; не комичная мультяшка, а вот та – пересекающая границу мертвых. Вася не успел ухватиться или осмыслить эту ассоциацию, он пялился на черный Бумер, который собирался въехать на свою стоянку в салоне и… заснуть? До следующего раза? Васе не было отведено времени на размышления: фары Бумера дальним светом ударили Васе прямо в лицо, правда, быстренько, словно деликатно, свет сменился на обычный. И Вася, блестящий мачо-партизан, пророк шампанского, Света как кирпичей мироздания и карающей оральной любви, услышал голос Бумера. Так, наверное, Моисей беседовал со своим Богом. Этот мощный утробный Глас звучал внутри Васи, но не в его голове, сердце или ушах; он словно бы рождался во всем его существе, во всем его материально-духовном существовании, заброшенном куда-то сюда, в расколдованную ночь.
«Срун ты, а не мачо-партизан! – сказал ему Бумер. – И честно говоря, только мудак может столько рефлексировать из-за минета. Развел достоевщину… Ты всего-навсего мерзкий мелкий собственничек, ни хера не понимающий в Любви, и тебя расстроило лишь то, что твоя демонстративная бравада разбита сейчас в пух и прах». – А я что, я вот… – хотел вымолвить Вася, да не смог. «Позволяй вещам случаться. Не задавай лишних вопросов. Размножайся». И фары выключились. «Да… – снова услышал Вася, – и держись этой телки. Блядь – это не конец. Это самое начало!» И фары, словно на прощанье, моргнули пару раз. Бумер, резко развернувшись, вкатил в грузовые ворота. И те стали медленно закрываться. Именно в эту минуту Васина психика не выдержала. Он начал терять сознание. Но перед тем, как погрузиться в спасительное небытие, он услышал Танин голос: – Ну, наконец-то ты кончил, котик.
Апрель. Вторая декада: Одри Хепберн и другие
6. Мама Мия: разрыв цепи
I. Черная-черная старуха идет по черному-черному коридору… Как мы ее назовем… Фюить. Черная-черная старуха подходит к черной-черной двери… Ф-ю-и-ть. Многие истории нашего детства так и остаются в том времени, где случились. Вне зависимости от того, хорошие они или плохие. Чаще всего потом они все равно кажутся хорошими. Или даже счастливыми. Уж почему все устроено подобным образом, непонятно, только часто бывает именно так. Со многими историями. Но не со всеми. Да… не со всеми. И проблема тут не в старом нудноватом венском профессоре и его фрейдистскими заморочками. Иногда все выходит гораздо попроще. Буквальней. Как в истории с Мамой Мией. Можно сказать, почти что прямо.
II. Миха-Лимонад швырнул плитку шоколада «Риттер» на низкий журнальный столик. Квадрат молочного шоколада с цельным миндалем проделал в воздухе дугу, отразив в глянце обертки ярко-цветные стены, заскользил по стеклянной поверхности и остановился у края. – Ну, да, мама, – ответил Миха в трубку мобильного телефона, – конечно, мамуля… Да… Разговаривать с матерью в пол-уха было привычным делом. |
