Немного поколебавшись, он решил разориться ещё и на такую нужную в хозяйстве вещь, как система видеонаблюдения. Так что теперь, в случае появления непрошеных гостей, он мог видеть, кто к нему пожаловал и с какими намерениями. Не то, чтобы он очень уж боялся грабителей, но так им обоим будет намного спокойнее заниматься самоделением. Морской соли он закупил целую тонну и коробки с этим добром заняли четверть кладовки. Затарился Стос и всякой мелкой ерундой, вроде стирального порошка, пипифакса и видеокассет с классическими образцами мирового кинематографа.

Впрочем, он не очень-то надеялся на то, что ему придется их смотреть, так как куда больше его волновала теперь реальная возможность опубликовать свои произведения наперекор издателям. Поэтому он нашел себе толкового редактора и поручил ему подготовить рукописи в изданию, но сразу же запретил ему делать глубокие редакторские правки, после которых от его повестей и романов могли остаться одни рожки, да ножки. Редактор, слава Богу, прочитав первые две повести, отозвался о них довольно хорошо и сказал, что они написаны довольно крепко, с хорошим знанием жизни и русского языка.

После этого Стос решил дать Лулуаной Торол хорошенько изучить предмет её пристального внимания, сиречь молоденьких красоток, щеголявших без малого, в чём мать родила, а потому купил туристическую путевку и весь июль месяц, который в Москве выдался уже не таким жарким, как июнь, загорал на пляже в Санта Крус де Тенерифе. Арнисе там очень понравилось и её желание стать именно девушкой, а не кем-нибудь иным, после этого только окрепло. Она с восторгом наблюдала за молоденькими красотками, прибывавшими на Канары со всей Европы, и осталась очень довольна поездкой на курорт.

Вернувшись в Москву, он продолжал сибаритствовать и даже стал частым завсегдатаем ночных клубов, правда, только тех, где выступала в сопровождении группы электронной музыки Ольхон. Теперь эта красотка с раскосыми глазами, стрижкой под панка и крепким телом профессиональной пловчихи или гандболистки, меняла за ночь добрую дюжину нарядов, заказанных у какого-то кутюрье, бывшего ещё большим экстремалом, чем она сама. За тот месяц, что он отсутствовал, эта девчонка расцвела и превратилась в настоящую красавицу.

Публика тащилась не только от мощного голоса бурятской красотки, но и от сексапильных, подчёркнуто эротичных меховых нарядов экстравагантной шаманки, почти не скрывавших своих прелестей. На взгляд Стоса Резина, явно, недооценивал красоты её упругих грудей и вздёрнутого, круглого зада, ритмичное потряхивание которыми, вместе с фантастическими руладами, мигом вводило публику в психоделический транс даже без какой-нибудь наркоты и спиртного.

Так уж вышло, что большая часть смуглого, маслянисто-блестящего тела Ольхон, украшенного ещё несколькими вызывающе яркими татушками, оставалась открыта и зрителям были видны не только крупный, круглый сапфир, прикрывавший её пупок и выставленный на показ, но и изредка, на мгновение, несколько золотых, овальных плоских сережек, украсивших те девичьи губы, которые никогда не пьют чая. Эта бесстыжая бестия демонстративно не надевала трусиков, что окончательно добивало публику и вызывало бурю восторгов в зале.

Генка где-то нашел не только отличного клавишника и гитариста, тридцатипятилетнего парня с бритой головой, который был вдобавок ко всему ещё и великолепным аранжировщиком, но ещё и чернокожего саксофониста лет сорока, тоже бритоголового, рослого, мощного и очень похожего на Луи Армстронга. Старый друг Стоса, невысокий и худощавый Изя Кац, откликнулся на его просьбу без лишней волокиты и вписался в небольшой музыкальный коллектив мгновенно. Именно ему принадлежала идея сделать из Ольхон шаманский секс-символ, хотя пять золотых серёжек и сапфир в пузо, ей всё-таки подарил Генка, который шестой серёжкой украсил своё левое ухо.

Группа сменила название и именовалась теперь коротко и непонятно — "Здым" и исполняла музыку в новом стиле — "диджитал рок".