Мы прислушиваемся к голосам. К бормотанию.

— Прислушайтесь к каждому голосу, — говорит Тильте.

Я хорошо слышу Хенрика, он ближе всего к камере и микрофону. Он читает «Отче наш». Остальные голоса сливаются в один.

— Ещё раз, — говорит Тильте. — Включи ещё раз. Попробуйте сосредоточиться на каждом отдельном голосе.

Теперь я слышу голос, поющий с лёгким акцентом. Слов не разобрать, но сын священника может сказать, что мелодия, во всяком случае, не является частью датской литургии, это что-то восточное, похожее на рагу.

Я различаю голос женщины, низкий, очень глубокий, жалостный. Сопровождаемый звуком перебираемых чёток или шелестом малы.

— Они не просто из разных стран, — говорит Тильте медленно. — Они исповедуют разные религии.

Ханс опять вскакивает с кресла.

— Невозможно. Это террористы. Если они заодно, то у них одна религия. Да и вообще нам не надо больше об этом думать. Пусть это будет головоломкой для разведывательного управления полиции и для Интерпола.

Тильте не двигается с места.

— Двенадцать часов, — говорит она. — Осталось восемь часов до начала. Семь — до того, как начнут собираться люди.

Ханс судорожно подёргивается, он понимает, куда клонит Тильте.

— Если мы отвезём эту запись в полицию, — говорит Тильте, — то они спросят, откуда она у нас. Значит, мы выдадим папу и маму. И полиция обнаружит, что мы в розыске. И тут всё закрутится, меня отправят на Лэсё, Питера — в детский дом.

Ханс совершенно скисает. Я стою у окна, я ещё не понял, как следует себя вести. Внизу, на площади, там, где мы оставили «мерседес» работодателя Ханса, стоит чёрный автомобиль-фургон. Не исключено, что моё внимание привлекли тонированные стёкла, такие встречаются у нас на Финё, и я автоматически использую свою знаменитую мнемотехнику, благодаря которой во время наших летних семейных путешествий я много раз одерживал победу над Хансом и Тильте в игре на запоминание номеров автомобилей. Номер этой чёрной машины «Т» — как первая буква в имени Тильте, потом идёт «X» — первая буква в имени Ханса, а первые цифры 50 17, «17» — это семнадцатое мая, день, когда футбольный клуб Финё попал в СМДО — Суперлигу малых датских островов.

— Два часа, — говорит Тильте. — Мы уже очень близки к отгадке. Ещё два часа.

— И что вы за это время сможете сделать?

Этот вопрос задаёт Леонора.

— Светловолосый человек, — говорю я. — Хенрик. Он сказал, что в детстве играл в замке. Мы могли бы показать запись Рикарду.

В качестве дирижёрской палочки граф Рикард Три Льва использует гаванскую сигару, длинную, как указка, и сейчас она движется в сторону панорамного окна.

— У всех «глубоких» городов есть какая-то одна площадь, которая служит духовным центром. Площадь перед собором Святого Петра. Церковная площадь в городе Финё. Рыночная площадь перед Домским собором в Орхусе. Пространство вокруг Шартрского собора. Площадь перед Голубой мечетью в Стамбуле. В Копенгагене — это Королевская Новая площадь.

Мы сидим на террасе гостиницы «Англетер». За окнами жизнь идёт своим чередом. Туристы пытаются понять, как это в апреле Копенгаген может делать вид, что он весь солнечный и весенний, время от времени пробирая их до костей ледяным северным ветром, и никак не могут решить, что надевать на экскурсию по городу: бикини или утеплённый комбинезон. В центре площади, у сквера Кринсен стоит красный — цвета почтовых ящиков — двухэтажный экскурсионный автобус в ожидании пассажиров, а на столе перед графом возвышается бутерброд, за ним возвышается бокал с пивом, над которым возвышается шапка пены.