Повсюду пахло духами. Леони вымылась в туалетной воде и с головы до ног обрызгалась одеколоном.

Каролина выбежала из комнаты, а потом еще долго бродила по коридорам, прежде чем прийти ко мне. По ее лицу я сразу поняла: случилось что-то ужасное. Услышав, что Леони мертва, я все же не могла в это поверить. Каролина хотела, чтобы я сходила в комнату Леони, но я была не в состоянии. Я побывала там позже, вместе с Арильдом и Розильдой.

К этому времени Леони уже перенесли в постель и закрыли ей глаза.

Она выглядела совершенно чужой. Ее переодели в белое платье; она лежала со скрещенными на груди окоченевшими руками и была похожа на надгробное изваяние.

Как она и просила, я забрала ее прощальные письма. Однако среди них не было писем ко мне и Карлу. Я решила, что письмо для Карла, над которым она особенно старательно трудилась, все же должно где-то быть, и долго его искала – но тщетно. Вероятно, она его уничтожила, а может, оно существовало только в ее воображении… Впрочем, в камине действительно виднелась горстка пепла от сгоревшей бумаги.

Среди писем я нашла маленький рисунок – автопортрет, нарисованный Леони, на котором она была в своем страшном платье. Обычный, слегка неуклюжий рисунок школьницы, но было видно, что она корпела над ним долго, пока не добилась того, что хотела. Особенно удались ей глаза – как ни держать этот рисунок, они смотрели прямо на тебя. Под рисунком было написано: «Je suis en deu-il de moi-meme». Что означало: «Я ношу траур по самой себе».

Я показала рисунок Каролине. Ее глаза наполнились слезами, и она спросила, может ли взять его себе. Больше он никого не интересовал, и я разрешила. Каролина считала, что Леони изобразила себя так, чувствуя, что уходит навеки, и скорбя об этом.

Да, Леони носила траур по самой себе. Точнее нельзя было сказать.

У Каролины иногда тоже было такое чувство. Порой она оплакивала саму себя – особенно в то время, когда была Карлом. Вот почему этот рисунок так ее поразил.

Потом пришли Арильд и Розильда. Все вместе мы отправились на опушку, нарвали охапки колокольчиков и других полевых цветов и поставили их в вазы вокруг кровати Леони…

Итак, София возвращалась в замок, где был траур.

Еще издали она увидела приспущенные флаги и решила, разумеется, что домой привезли останки Максимилиама. То, чего она так долго ждала! Теперь нужно лишь как можно скорее предать их земле. А потом в Замке Роз будет свадьба! А когда свадебные торжества закончатся, можно будет…

Да, она уже почти наяву видела Эббе, своего сына, владельцем замка. А себя – его хозяйкой.

К тому же и денег теперь было достаточно. От страховой компании она получила гораздо больше, чем смела надеяться. Все складывалось как нельзя лучше, одно к одному.

И тут, выйдя из пролетки, она получает известие.

Леони мертва.

И мечта о Замке Роз рушится, как карточный домик.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Итак, в пятницу четвертого июля я должна была встретиться с Лидией Стеншерна. Она не назначила времени, я могла прийти, когда будет удобно, даже поздно вечером.

Я хотела сказать ей очень многое, вопрос был лишь в том, хватит ли у меня храбрости. Прежде всего нужно было убедить ее, что дольше ждать нельзя. Она должна была или немедленно открыться, или исчезнуть навсегда и больше не появляться в Замке Роз. Возможно, с моей стороны это было наивно. Станет ли Лидия Стеншерна считаться с тем, что я думаю? Но кто-то ведь должен был защитить интересы Арильда и Розильды, раз уж они не могли сделать это сами.

Получилось так, что встреча с Лидией была назначена на тот же день, когда приехала София. Если бы все шло как обычно, София наверняка бы мне помешала, но сейчас она была слишком потрясена, чтобы интересоваться, где я пропадаю. Но на всякий случай я решила, что лучше подождать до вечера.