Это произошло, когда она прошептала — ему показалось, с непритворным удовольствием, — лаская его член снова, возвращая его к жизни, как вели себя с ним раньше только продажные женщины:

— О! Как это очаровательно с вашей стороны, доктор!

Горе живуче. Оно может определять всю дальнейшую жизнь. Леонора постепенно поняла это в течение года. Оно может быть глубоким, как колодец, холодным, как горные озера или лесные тропинки зимой. Оно было жестче каменных стен, жестче лица ее отца.

Ребенка отобрали у нее сразу же после рождения. Она даже не помнила, видела ли его. Парня, который был его отцом, убили ее родные. С тех пор дни протекали среди Дочерей Джада, и ей было совершенно все равно, бодрствовать, или спать, солнце светит, или льет дождь, совершенно все равно.

Раньше она была девушкой, а потом молодой женщиной, сильной духом, веселой, умной. Причины ее бед? Об этом ей сказали в приюте. То же самое сказали дома. Ей необходимо научиться покорности: богу, миру. Воле ее отца, который отправил ее туда.

Ее семейство занимало высокое положение в Милазии, среди семейств самых могущественных аристократов. Величественный дворец в городе, замок у его стен, охотничий домик еще дальше. Ее отец любил охоту. Когда-то он любил брать ее с собой, гордился ее добычей. Известность ее семьи стала еще одной причиной ее бед, разумеется: семейство Валери занимало слишком высокое положение. У него были враги, которые обрадовались бы ее позору. Ее отослали на север, прочь из дома. Окончательно, навечно, пока она не умрет за этими стенами. С глаз долой, прочь из памяти.

Наверное, они всем сказали, что она уже умерла. Болезнь, сказали они, ее отправили на поиски лекаря, который сумеет ее вылечить. Говорят, что в Серессе самые лучшие врачи. Так печально, сказали они. Любимый ребенок, пусть даже девочка.

Она никогда не узнает, где ее собственный ребенок.

Она даже не знает, девочка это или мальчик. Они действовали быстро, вытаскивая ребенка из ее тела. Кто-то другой дал ему имя, кто-то другой будет наблюдать, как он растет, смеется и плачет, видит, как сменяются луны и возвращаются времена года.

У Паоло Канавли, который тронул ее сердце и разбудил ее тело, нет могилы. Его разрубили на куски и оставили волкам у стен Милазии. Ей сообщил об этом старший брат, со злобой, когда вез в Серессу.

Больше он не сказал ей ни слова, ни в дороге, ни в самом конце. Не попрощался. Почти наверняка так приказал отец. Он всегда подчинялся приказам отца. Как и все ее братья. Эриджо Валери привык, чтобы ему подчинялись, и в семье, и вне семьи. Брат привез ее к воротам обители и бросил там на дороге. Он повернулся и ускакал, по направлению к дому, к богатству, которое готовила ему жизнь.

В конце концов, она дернула за веревку и позвонила в колокол. Они ее ждали. Разумеется, ждали. Наверняка им заплатили очень большие деньги за то, чтобы они ее приняли — и чтобы она никогда не ушла отсюда. Леонора вошла, услышала, как за ней закрылись железные ворота.

Время прошло в этом месте. Ее тело росло. Ребенок родился, и его унесли. На рассвете и на закате пели молитвы. Бодрствование, сон, времена года и горе.

Совет Двенадцати прислал двух человек поговорить с ней.

Она даже не могла с уверенностью сказать, как они узнали, что она живет там. Теперь она уверена, что не была первой женщиной в этой обители, которую попросили помочь Совету. За это тоже хорошо платили. Обитель была очень богатой.

Она никогда об этом не спрашивала, но это вполне понятно, и после того визита, после их осторожных намеков, а потом и прямых вопросов, она начала размышлять о том, что в жизни имеет смысл. О выборе и о шансах, о решениях, которые следует взвесить.

Те же два человека чуть позже опять приехали из Серессы, дав ей время обдумать их предложение — а оно сулило возможность снова вернуться в мир.