В любом случае я не хотел его видеть. Я знал, как он выглядит. Зачем мне им любоваться? Еще раз посмотреть на его «Ролекс» и дорогущие джинсы?

— Кто ты, приятель? — спросил он.

— Я никто, просто никто, у которого были причины устроить так, чтобы ты оказался там, где ты есть, — ответил я.

И вдруг — с пугающей, завораживающей внезапностью — Долан спросил:

— Ты Робинсон?

Меня как будто саданули под дых. Как быстро он вывел правильное заключение, просеяв все полузабытые имена и лица и точно выловив нужное! Он животное, подумал я, с животными же инстинктами. Я не знал и половины правды об этом человеке. И хорошо, что не знал. Потому что, будь все по-другому, у меня никогда не хватило бы дерзости для осуществления задуманного.

Я сказал:

— Мое имя не имеет значения. Но ведь ты понимаешь, что сейчас будет?

Истерик со сломанными ногами завопил с новой силой — булькающие, хлюпающие звуки, как будто его легкие были полны воды:

— Вытащи меня-атсю-уда, Джимми! Выт… ааа! Ради Бо… а!!! Ноги сломаны!!!

— Заткнись, — повторил Долан. А потом, обращаясь ко мне: — Я тебя плохо слышу, этот идиот так орет.

Я опустился на четвереньки.

— Я спросил, понимаешь ли ты, что…

Тут у меня в голове пронеслась картинка. Волк, одетый Бабушкой, говорит Красной Шапочке: «Подойди ближе дорогая, я плохо слышу». Я пригнулся как раз вовремя. Прозвучали четыре выстрела. Даже для меня они были очень громкими — в машине скорее всего они были просто оглушительными. На крыше «кадиллака» открылись четыре черных отверстия, и что-то рассекло воздух в дюйме от моего лба.

— Я достал тебя, ублюдок? — спросил Долан.

— Нет.

Вопли охранника перешли в маловразумительное нытье. Он сидел спереди. Я видел его руки, бледные, как руки утопленника, слабо шлепавшие по лобовому стеклу, и распростертое тело рядом с ним. Джимми должен был его вытащить, ведь он истекал кровью, боль была страшной, ужасной , невыносимой, да ради Бога, он раскаивался во всех своих грехах, но это ужаснее…

Еще пара громких хлопков. Человек на переднем сиденьи замолк. Его руки отвалились от лобового стекла.

— Вот, — почти спокойным голосом сказал Долан. — Теперь он не будет нам мешать, и мы можем нормально поговорить.

Я молчал. Внезапно навалилась растерянность и чувство нереальности происходящего. Только что он убил человека. Убил . Ко мне снова вернулось стойкое ощущение, что, несмотря на все предосторожности, я все-таки недооценил его и мне повезло, что я вообще еще жив.

— Хочу сделать тебе предложение, — сказал Долан.

Я по-прежнему молчал…

— Дружище?

…и молчал…

— Эй, ты! — Его голос слегка дрожал. — Если ты все еще там, отзовись! Я тебя не укушу… Тем более — отсюда…

— Я здесь. Интересно: вот ты сейчас выстрелил. Шесть раз, — сказал я. — Я вот что подумал… может, тебе стоило бы оставить один патрон себе? Хотя я не знаю. Может быть, у тебя восьмизарядная пушка, или есть запасной магазин.

Тут пришла его очередь молчать.

Но потом он снова заговорил:

— Что ты намерен делать?

Я хмыкнул:

— По-моему, ты уже догадался. Больше полутора суток я только и делал, что копал.