|
Просто чудо, что это хрупкое суденышко вообще не рассыпалось, но благодаря легкости тростников и надутых воздухом шкур оно держалось на воде и, кружась и вращаясь, неслось по своему курсу – на юг. Однако я знал, что это ненадолго, и, собрав последние силы, препоручил свою душу Богу, желая лишь одного – чтобы мои страдания кончились. Спустилась тьма, но гром все еще гремел, и сверкала молния, и при ее вспышках я на мгновение увидел увенчанные снегом горы на далеком берегу, а рядом со мной Кари, который вцепился в тростники нашего бальзового плота и время от времени целовал золотое изображение Пачакамака, висевшее на шнурке у него на шее. Однажды он приблизил губы к моему уху и крикнул: – Мужайтесь! Наши боги не оставляют нас и в бурю! – Да, – ответил я, – и скоро мы будем с нашими богами – в тишине и покое. После этого я его больше не слышал и, насколько мой ум еще был способен мыслить, стал думать о том, как много опасностей мы преодолели с тех пор, как покинули берега Темзы, и как печально, что все это было зря – уж лучше было бы погибнуть в самом начале, чем теперь, после стольких мучений. Потом блеск молнии высветил рукоятку меча Взвейся Пламя, который все еще был на мне, и я вспомнил руну, прочитанную мне моей матушкой в день сражения с французами. Как это было там? «Тот, кто взметнет высоко Взвейся Пламя, Прожив в любви, умрет на поле брани. Носимый бурями, моря пересечет И в чуждых странах свой приют найдет. Став победителем, он будет побежден, В дальнем краю уснет со мною он». Все так и есть, хотя любви мне на долю выпало не очень то много, да и та была глубоко несчастной, и битва, в которой я должен умереть, – это битва с морем, Да и победителем я не стал, а, наоборот, сам побежден судьбой. Словом, эти стихи можно понимать двояко, подобно всем пророчествам, и только одна строчка не вызывает сомнений – Взвейся Пламя и я действительно уснем вместе. Немного позже молния вдруг вспыхнула с ужасающей силой, как будто целая армия ангелов разрушителей взмахнула мечами, – так что все небо запылало огнем. В ее свете я на мгновение увидел впереди огромные бурные валы, а за ними – темную массу, что то вроде берега. И тут же эти алчные пенящиеся волны подхватили наш плот, подбросили его вверх с головокружительной силой и швырнули вниз, в глубокую водяную долину. За первым валом налетел второй, потом третий, и все мои чувства закачались, сбились и погасли. Я крикнул, призывая Св. Хьюберта, но он был сухопутным святым и не мог помочь мне; тогда я воззвал к другому, кто более велик, чем он. Последнее, что я увидел, было – я сам, несущийся на гребне огромной волны, как на коне. Потом – страшный грохот и темнота. Мне казалось, что кто то зовет меня, возвращая из глубины сна. С трудом я открыл глаза, но тотчас зажмурился от ослепительного света. Через некоторое время я приподнялся и сел, чувствуя, что у меня все болит, как будто меня всего избили, и снова открыл глаза. Надо мной в глубокой синеве неба сияло солнце; передо мной расстилалось море, почти совсем спокойное, а вокруг были горы и песок, по которому ползали рептилии: я сразу узнал в них черепах, поскольку видел их во множестве во время наших странствий. Более того, рядом со мной, стоя на коленях и все еще опоясанный мечом, снятым с тела Делеруа, был Кари, запачканный кровью – видно, его где то ранило – и почти белый от высохшей морской соли, но в остальном жив и невредим. Я уставился на него, не в силах произнести ни слова от изумления, так что он заговорил первым, с какой то ноткой торжества в голосе: – Разве я не говорил, что боги помогают нам? Где же твоя вера, о Белый Человек? Посмотри! Они привели меня обратно в страну, в которой я – Правитель! При всей моей слабости что то в тоне Кари рассердило меня. Почему он прошелся насчет моей веры? Почему назвал меня «Белым Человеком», а не господином? Может быть, потому, что он достиг страны, где он – важное лицо, а я – никто? Я предположил последнее и ответил: – А это – твои подданные, о благородный Кари? – и я указал на ползающих по песку черепах. |
