|
– Ты хорошо знаешь, что я лишь человек, хотя и другой расы, чем твоя. – Я думала об этом, но не знала точно. Но куда бы ты полетел, лорд Курачи? – В страну, где я родился, леди Куилла; в страну, которую я никогда больше не увижу. – Ах, несомненно, у тебя там жены и дети, по ком изголодалось твое сердце. – Нет, у меня нет ни жены, ни детей. – Значит, у тебя когда то была жена. Расскажи мне о твоей жене. Она была красива? – Зачем я стал бы рассказывать тебе печальную историю? Она умерла. – Мертвую или живую, ты все еще любишь ее, а где любовь, там нет смерти. – Нет, я люблю ее такой, какой ее считал. – Значит, она была неискренна? – Да, неискренна, и все же правдива. Так правдива, что умерла потому, что была неискренна. – Как может женщина быть и неискренной, и правдивой? – Женщины могут быть всякими в одно и то же время. Спроси об этом собственное сердце. А тебе не случается быть одновременно и неискренней, и правдивой? Она немного подумала и, не отвечая на этот вопрос, сказала: – Итак, однажды полюбив, ты не можешь полюбить снова. – Почему же? Может быть, во мне слишком много любви. Но какой в этом толк? Больше любви – больше потерь и боли. – Кого же ты мог бы полюбить, милорд Курачи, если женщины твоего народа так далеко отсюда? – Я думаю, ту, что очень близко, если бы она могла отплатить любовью за любовь. Куилла промолчала, и я подумал, что она рассердилась и сейчас уйдет. Но она не ушла; напротив, она села рядом со мной на камень, закрыла лицо руками, как недавно я, и заплакала, как я. Теперь настала моя очередь спросить: – Почему ты плачешь? – Потому что мне тоже суждено одиночество, а вместе с тем и стыд, лорд Курачи. При этих словах сердце мое забилось, и во мне вспыхнула страсть. Протянув руку, я отвел ее руки от ее лица и при умиравшем свете дня всмотрелся в него. О, Боже! Его прелестные черты выражали то, в чем нельзя было ошибиться. – Так ты тоже, значит, любишь? – прошептал я. – Да – больше, чем когда либо любила женщина. В тот момент, как я впервые увидела тебя, спящего в лучах Луны на пустынном острове, я поняла, что моя судьба нашла тебя и что я полюбила. Я боролась против этого, ведь я должна, – но эта любовь все росла и росла, и теперь я вся – любовь, и, отдав все, мне уже нечего отдавать. Когда я это услышал, я, не отвечая, страстно обнял и поцеловал ее, и она прижалась к моей груди и поцеловала меня в ответ. – Отпусти меня и выслушай, – прошептала она. – Ведь ты сильный, а я слаба. Я повиновался, и она снова опустилась на камень. – Милорд, – сказала она, – наша участь очень печальна, или, по крайней мере, моя, ибо – хотя ты, как мужчина, и можешь любить часто, – я могу любить лишь однажды, а это, милорд, мне не дозволено. – Почему? – спросил я хрипло. – Твой народ считает меня богом; разве не может бог взять в жены кого он хочет? – Не может, если она дала клятву другому богу, тому, кто станет инка; не может, если от нее, может быть, зависит судьба народов. – Куилла, мы могли бы бежать. – Куда бы мог бежать Бог из Моря, и куда бы могла бежать Дочь Луны, поклявшись стать женой Сына Солнца? Только в могилу. – Есть вещи, которые хуже смерти, Куилла. – Да, но моя жизнь отдана в залог. Я должна жить, чтобы мой народ не погиб. Я сама предложила свою жизнь ради этого святого дела и теперь, принадлежа к царскому роду, не могу взять ее обратно ради собственного счастья. Лучше быть посрамленной поступком ради чести, чем быть любимой в плену стыда. – Так что же теперь? – спросил я с чувством полной безнадежности. |
