Гул усилился. Она надавила сильнее, из глаз у нее брызнули слезы. Младенец смотрел в высокое небо, но взгляд Мадонны, Изабель чувствовала это, был устремлен на нее.

— Прости, — прошептала она, отвела грабли назад и изо всех сил ударила.

От соприкосновения металла с камнем раздался глухой звук, лицо Девы разлетелось на куски, Изабель обдало дождем каменной крошки, толпа радостно загоготала. В отчаянии она замахнулась — от нового удара жертва слегка пошатнулась.

— Давай еще, la Rousse! — заорала какая-то женщина.

«Не могу больше», — подумала Изабель, но вид раскрасневшихся лиц заставил ее замахнуться в очередной раз. Изваяние начало раскачиваться, безликая женщина словно баюкала младенца. Затем она наклонилась вперед и рухнула на землю, сначала головой, затем всем корпусом. Младенец выпал из рук матери, взгляд его по-прежнему был устремлен куда-то вверх. Изабель выронила грабли и закрыла глаза ладонями. Толпа заулюлюкала, засвистела, подалась вперед, окружая поверженное изваяние.

Оторвав ладони от глаз, Изабель увидела прямо перед собой Этьена. Торжествующе улыбаясь, он наклонился, сдавил ей грудь, а затем растворился в толпе, забрасывавшей голубую нишу комьями грязи.

«Никогда уж мне больше не увидеть такого цвета», — подумала Изабель.

Уговаривать Маленького Анри и Жерара долго не пришлось. Хоть Изабель и говорила, что все дело в красноречии месье Марселя, в душе она знала, что все равно братья уйдут, даже без его слащавых слов.

— Бог осенит вас своей улыбкой, — говорил он. — Это Он вас избрал, Он посылает на эту войну. Бороться за своего Бога, свою религию, свою свободу. Вы вернетесь домой мужами силы и доблести.

— Если, конечно, вообще вернетесь, — сердито пробормотал Анри дю Мулен, и только Изабель услышала его слова.

Он арендовал по два поля ржи и картофеля и каштановую рощицу, держал свиней и коз — помощь сыновей была необходима, вдвоем с дочерью с хозяйством не справиться.

— Придется ужиматься, — сказал он Изабель. — Засею только одно поле ржи, избавлюсь от части овец и свиней, тогда для их прокорма картошки и с одного поля хватит. А когда близнецы вернутся, снова прикуплю скота.

«Они не вернутся», — подумала Изабель. Она видела, как блестели глаза братьев, когда вместе со сверстниками они покидали Мон-Лозер. Они пойдут в Тулузу, в Париж, далее в Женеву, к Кальвину. Затем в Испанию, где живут люди со смуглой кожей, а то и на край земли, по другую сторону океана. Но сюда — нет, сюда они больше не вернутся.

Однажды вечером, когда отец сидел у огня, затачивая плуг, Изабель решилась:

— Знаешь, папа, я могла бы выйти замуж, мы бы стали жить вместе, помогали тебе.

Он не дал ей договорить.

— За кого? — Рука с точильным камнем замерла, монотонный звук скользящего по камню металла оборвался, и в доме повисла тишина.

Изабель отвернулась.

— Мы с тобой остались одни, ma petite, ты да я, — мягко произнес он. — Но Бог добрее, чем ты думаешь.

Изабель судорожно впилась пальцами в шею — во рту все еще оставался привкус черствого хлеба. Этьен протянул руку, отыскал свободный конец ее головного платка, обмотал вокруг кисти и резко дернул. Она закружилась, запуталась в длинном платке, волосы рассыпались по плечам, перед глазами мелькнуло лицо Этьена, он мрачно ухмылялся, потом каштаны в отцовской роще: плоды были еще маленькие и зеленые, и висели высоко — не достанешь.