Александр говорил и видел, что Билл все это считает претенциозной заумью.
– Ну что ж. Сперва нужно, чтобы я ее прочел. Есть у вас распечатка?
Александр извлек на свет одну из размноженных Кроу копий. Он только сейчас с легкой оторопью осознал: Биллу и в голову не приходило, что он может написать хорошую пьесу. Билл говорил тоном учителя, поощряющего усердие, но не дающего надежды там, где ее быть не может.
– А мы будем участвовать? – спросила Фредерика. – Мы считаемся культурной жизнью края? Я лично собираюсь стать актрисой.
– Конечно, – ответил Александр. – Будут прослушивания, и много. Для всех желающих. И в школах тоже. Я хотел бы, если Маркус не против, рекомендовать его на одну роль. Мне нужно знать, что он… и вы… об этом думаете.
– Я считаю, что в «Гамлете» он выказал настоящий талант, – сказал Билл.
– Я тоже, – закивал Александр. – Я тоже. И у меня для него есть отличная роль.
– Эдуарда Четвертого, конечно, – встряла неугомонная Фредерика. – А что, он смог бы. Везет же некоторым!
– Спасибо, мне не хочется, – сказал Маркус.
– Думаю, даже при твоей нагрузке, ты смог бы… – начал Билл.
– Я не хочу.
– Объясни хотя бы почему.
– Я на сцене без очков упаду.
– Не упал же, когда играл Офелию.
– Я не умею играть. Я не буду, не хочу играть. Я не могу.
– Мы еще вернемся к этому разговору, – сказал Александр, разумея: без Билла.
– Нет, – отвечал Маркус твердо, но уже забирая голосом вверх.
Раздался звонок, Фредерика поскакала открывать. Вернувшись, объявила со зловещим торжеством:
– А к нам курат с визитом. Желает говорить со Стефани.
Этим нафталиновым оборотом ужалены были все – от Шарлотты Бронте до Элизабет Гаскелл. Кураты не наносили визитов Поттерам. Если уж на то пошло, визитов им не наносил никто.
– Ты его что, в прихожей оставила? – всполошилась Уинифред. – Немедленно веди сюда.
В дверях появился курат. Он был высокий, крупный, толстый, весь заросший черным пружинным волосом, с густыми бровями и тяжкой челюстью, со щеками, синими от энергически прущей щетины. Его черное священническое одеяние свободно лежало на мощных плечах, жесткий стоячий воротничок – «ошейник» – охватывал крупную мускулистую шею.
Неспокойным голосом Стефани представила его: Дэниел Ортон, курат мистера Элленби из блесфордской церкви Святого Варфоломея. Дэниел оглядел компанию, после чего округло и полнозвучно попросил разрешения присесть, – возможно, то была умиротворительная уловка ремесла. Говор у него был невытравимо йоркширский, но южный, рабочий, без напевных северных интонаций Уинифред.
– Если это пасторский визит, то сообщаю вам: вы ошиблись домом, – заявил Билл. – Здесь паствы не обретете.
Курат словно бы не услышал его и сказал просто, что пришел на минутку поговорить со Стефани… с мисс Поттер. Если можно. Он обещал той девочке, Джули, что проведает котят. Дэниел уселся на свободной половине Фредерикина дивана, словно инстинктом почувствовав, где стоит коробка. Заглянул внутрь.
– Пока держатся, но говорить рано, – сказала Стефани.
– Джули во всем винит себя. Хорошо бы вам удалось их выходить.
– Только, пожалуйста, ничего ей не обещайте. И пожалуйста, не надейтесь слишком уж на меня: котята недоношенные, без матери. По сути, ведь это безумная затея.
– Нет-нет, нужно только правду, всегда… Я пришел… я не успел тогда сказать – именно сам сказать вам… Вы ее так хорошо утешили. |