Сам Хартли происходил из бедной английской семьи, не учился в университете, не имел ученой степени, а потому не мог лечить богатых горожан. Свое ремесло он постиг, помогая беднякам, и постепенно научился перевязывать артерии при ампутациях конечностей, исцелять от лихорадки, лечить язвы и даже делать трепанацию черепа. Многие пациенты умирали, но зато Фрэнк получал необходимые знания. Будучи совсем юным, он не испугался и отправился в Индию. Путешествие сулило не только деньги, но и обретение самого ценного, что есть на свете: опыта. Он лечил своих соотечественников после битв при Плесси, Ауде и Бихаре, а потом получил назначение в госпиталь Калькутты.

Впоследствии Тара удивила Хартли еще больше. Она выполняла все, что ей поручали, и никогда не жаловалась. Он не знал, что она ест и когда спит, — казалось, девушка всегда на ногах, сообразительная, собранная, серьезная. Постепенно ее признали все — и больные, и доктора. Тара успевала ухаживать не только за Камалом, но и за другими пациентами госпиталя.

Присутствие этой молодой, красивой индианки с янтарной кожей и огоньком непокорства в черных глазах облегчало им жизнь. В своем ярком сари и неизменных украшениях девушка напоминала экзотический цветок, чудом выросший посреди голого леса, луч света, внезапно проникший в мрачную комнату.

Иногда в госпиталь приходил Джеральд Кемпион, справлялся, как идут дела, приносил продукты и деньги и, не слушая возражений, отдавал Таре.

Она мало ела, а спала в больничной кладовке, на куче тряпья.

Вскоре начался сезон дождей. Грохот ливня, барабанившего по крыше, оглушал; переполненная водой почва не желала впитывать льющиеся с неба потоки, и вокруг бараков образовалось настоящее болото. Кое-где протекала крыша; врачи и больные общими усилиями латали дыры. Деревья во дворе неистово раскачивались, и ветер швырял на землю охапки листьев.

В один из таких дней Камал открыл глаза и посмотрел на Тару вполне осмысленным, удивленным взглядом.

Девушка затаила дыхание. Камал приходил в себя и раньше, но едва ли осознавал, где он и что с ним. У него долго держался жар, он метался и бредил.

Сегодня его лоб был прохладным, а глаза, запавшие и измученные, были ясны и чисты.

— Тара?

Девушка дала себе слово не плакать, но не смогла сдержаться.

— Да, это я.

— Где… мы?

— В английском госпитале, в Калькутте.

Он пытался сосредоточиться.

— Я помню, что меня… убили.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— А ты возродился, воскрес, как говорят белые люди. У тебя что-то болит?

— Да. Голова, нога и… совсем нет сил.

— Это пройдет. Надо просто подождать.

— Не уходи! — В его голосе звучал неприкрытый испуг.

— Не уйду. Я все время рядом.

Его лицо исказилось, как от сильной боли.

— Тогда, у высшего жреца, я вел себя… отвратительно. Мне нет прощения.

— Я давно простила, — ответила девушка и нежно коснулась губами его лица.

С этого дня Камал быстро пошел на поправку. Страшная рана на голове начала затягиваться, кости понемногу срастались. Тара ухаживала за ним, как за ребенком: осторожно расчесывала волосы, обмывала тело. Приносила испеченные на молоке лепешки, творог, мед, рисовые шарики, покрытые сахарной глазурью, спелые фрукты. Она кормила Камала и раздавала лакомства другим больным.

Тара не спрашивала себя, сколько времени продлится ее счастье. Она просто жила и наслаждалась им. Камал был беспомощен, не мог вставать, ибо совсем обессилел от страданий и боли, но сейчас он принадлежал не храму, не Шиве, а ей.

Спустя три месяца Фрэнк Хартли снял хитроумные приспособления, и Камал с изумлением и ужасом посмотрел на свою ногу, тонкую, высохшую, утратившую гибкость.